Уинстон Черчилль. Темные времена. Дмитрий Львович Медведев

и оценки Черчилля приходятся на март – апрель 1936 года: за два года до того, как падет Австрия, за три – как полностью будет поглощена Чехословакия и за три с половиной – как будет осуществлено вторжение в Польшу. Но Черчилль не был услышан. Гарольд Макмиллан (1894–1986) признавался, что на тот момент «какими бы эффективными ни были выступления Уинстона, на самом деле они лишь причиняли вред». Его речи лишь усиливали «всеобщие сомнения в здравомыслии» британского политика²³⁴.

      И пророчества Черчилля, которого леди Лонгфорд назвала «игнорируемая Кассандра»²³⁵, и сама реакция на его пророчества могут удивлять. Но самое удивительное не это. Черчилль был не единственным в Британии политиком, кто понимал смысл и истинный масштаб происходящих событий. Перечитывая выступление Гитлера от 7 марта, сопровождавшееся военной операцией, Галифакс заинтересовался одним моментом. Он попросил принести ему атлас с картой Чехословакии. В ответ ему сказали, что указанный атлас уже взяли. Его внимательно изучает Невилл Чемберлен²³⁶.

      Удивляет то, что одним изучением карт дело и ограничилось. Ни Галифакс, ни Чемберлен, ни тем более Болдуин не собирались предпринимать ничего существенного, оставаясь все такими же «решительными в своей нерешительности и деятельными в своем бездействии». Черчилль же, наоборот, призывал остановить Гитлера. Действовать нужно здесь и сейчас! «Конечно, для этого нужно сделать особенное усилие – отложить в сторону все, что мешает ясно осознать основные факты, честно признать риск, неотделимый от героического стремления, – чтобы взять ужасную тенденцию в развитии событий и остановить беду на пороге, – писал он в Evening Standard в апреле 1936 года. – Остановите ее! Остановите! Остановите ее сейчас! СЕЙЧАС – это назначенный срок»²³⁷.

      Но Болдуин не слушал Черчилля, отмахиваясь от него, как от назойливого насекомого. Он не верил и не хотел верить в войну. Свою роль в прогнозах британского премьера и его преемника на этом посту сыграло то, что в отношении кризисов, которыми Гитлер будет по возрастающей ввергать в шок европейскую общественность, у них сформировалось стойкое, но ошибочное представление: будто бы каждый катаклизм – последний. Да, Гитлер нарушал международные договоренности, да, он увеличивал боеспособность своей армии, да, он угрожал национальным интересам, но все это перекрывало их стремление сохранить спокойствие. Британские политики устраняли свой душевный диссонанс тем, что весьма настойчиво и весьма успешно убеждали себя – Гитлер получил на этот раз все, что хотел, и на этом остановится. Но эта была всего лишь форма самообмана, причем опасная. Черчилль пытался образумить и простых парламентариев и членов правительства, приводя аналогию с путешествием по Ниагарскому водопаду. Да, в какой-то момент вы можете оказаться в спокойном месте, да и попутный ветер отдалит от вас грохот. Но это нисколько не защищает от падения в бездну²³⁸. Черчилль неоднократно будет возвращаться к своим предупреждениям, заявляя, что «против нашей воли, против