– Будет чем заняться зимой. Порубишь на дрова. По крайней мере, будет нам какая-то помощь.
– Ага, – согласился Том.
Он принялся с любопытством разглядывать кучу хвороста и корней, которая была выше любого стога сена, вспоминая, что каждая ветка была вырвана из земли его руками, каждый корень вырублен глубоко из-под земли его топором. Некоторые корни были легкими, выдергивались будто свекла или морковка. Но другие походили на скрученные сыромятные ремни. За год, состоящий из многих месяцев, за месяцы, состоящие из многих дней, за дни, состоящие из многих часов, лившихся как дождь с небес, он проделал эту работу, и теперь ее плоды высились до самого неба, выше дома, выше деревьев.
– Когда ты посадил смоковницу и вяз? – спросил Том отца.
– К черту деревья! Давай пять долларов!
– Лет тридцать назад или больше? – предположил сын.
– Много больше. Ты что, против отца идешь, Том Глостер? Не отдаешь мне, что должен за те годы, которые я тебя растил?
– Бери. Отдаю, – буркнул парень.
– Что отдаешь?
– Вот этот хворост.
– Ты отдаешь его мне? Спрашивается, на чьей земле это выросло? А выходит, отдаешь мне?
– Я натаскал тебе хвороста и расчистил землю от кустов.
– Это-то болото! И еще ставишь себе в заслугу, так, что ли? Коль не знаешь никакой другой мужской работы…
– Посмотри! – сказал парень.
– На что смотреть?
– Видишь эту кучу хвороста? Видишь, она выше дома, выше сарая, выше вяза и смоковницы, которые росли больше тридцати лет?!
– Что за глупости ты мелешь?
– Разве это глупости?
– А разве нет?
Том Глостер вздохнул.
– В моих словах что-то есть, – терпеливо продолжал он. – Это пришло мне в голову, когда я недавно стоял перед домом. Зачем тебе деньги, которые заработал я?
– Спрашиваю: ты мне сын?
– Да.
– Кто тебя кормит и одевает?
– Ты.
– Тогда почему я не имею права на твои деньги?
– Джим тебе сын?
– Да.
– Разве его ты не кормишь и не одеваешь?
– Он одевается сам. К тому же он мужчина, а не какой-то недоумок…
– Значит, я недоумок? – задумчиво произнес Том.
– Сам довел меня своими дурацкими разговорами!
Том шагнул мимо него. Зашел на кухню, где мать, склонившись над тазом, заканчивала мыть посуду. Вода в тазу была грязной и жирной, покрасневшие руки тоже были грязными.
– Вода кончилась, – заметил Том.
– Да вот некогда было сходить на колодец принести ведерко, а тебя не было дома, – улыбнувшись через плечо, ответила она. – Слыхала, как ты хорошо объездил кобылку, сынок. Это большое дело. Все теперь станут о тебе говорить. Что такое?
Последние слова она произнесла, изумленно повернувшись к Тому. Перед его глазами мелькнул залитый водой ветхий домотканый фартук.
– На, – сказал он. И положил ей на ладонь новенькую блестящую золотую монетку.
Мать, не двигаясь, смотрела на золотой. Потом промолвила:
– Ты хочешь сказать, это мне?
– Да,