На следующий день мы переехали из Летнего дворца в Зимний. Едва мы вошли в парадную опочивальню государыни, как она стала страшно поносить Жукову, говоря, что у нее были две любовные истории, что мать моя при последнем свидании, которое она имела с императрицей, убедительно просила ее величество удалить эту девушку от меня, что я по молодости моей привязалась к ней, но что эта девушка недостойна моей привязанности. Я ни слова не говорила, я была очень изумлена и огорчена. Ее императорское величество говорила с такой горячностью и гневом, что была совсем красная, с горящими глазами.
Во-первых, я не знала, хорошего или дурного поведения была Жукова, ее приставили ко мне, и прошло не более полугода, как она при мне находилась; во-вторых, я отличала эту девушку и любила ее не чрезмерно, без влечения и склонности, а единственно потому, что она была весела и менее других глупа и, по правде говоря, очень невинна; в-третьих, я находила весьма необычайным, чтобы мать просила императрицу удалить эту девушку, она, которая никогда ни слова не говорила мне насчет этой привязанности, хотя бранила меня нещадно и вполне искренно всякий раз, когда думала, что я заслуживаю этого, а если бы мать мне об этом сказала, то я, в силу привычки ей повиноваться, наверное посбавила бы пылу. Я никогда не узнала, действительно ли мать просила ее императорское величество; я сочла долгом усомниться в том, так как я не знаю, зачем было бы матери причинять мне столь гласное огорчение и ставить меня в такое положение перед императрицей, когда она могла бы всё прекратить одним только словом. С другой стороны, верно, что мать моя показала холодность к этой девушке, но можно было думать, что это происходило оттого, что мать моя не могла с ней разговаривать, так как эта девушка знала только по-русски.
Может быть, удивятся, что я сомневаюсь в том, что говорила императрица; на это я только могу ответить, что опыт научил меня быть настороже относительно того, что высказывала государыня в гневе. Но, как бы то ни было, могли бы и с той и с другой стороны иначе и лучше взяться за дело, чтобы уменьшить мою очень безосновательную привязанность к этой девушке, если это было их целью. В конце концов опыт меня научил, что единственным преступлением этой девушки было мое расположение к ней и привязанность ее ко мне, которую в ней предполагали. Последствия оправдали это предположение: все, кого только могли заподозрить в том же, подвергались ссылке или отставке в течение восемнадцати лет, а число их было немалое, буду иметь случай говорить об этом из года в год.
Несколько недель