Ситуация перехода от аграрного устройства Италии к индустриальному рождает и новые формы искусства. Умберто Эко говорит об этом: «Таким образом, современное искусство стремится, опережая науку и деятельность социальных структур – разрешить наш кризис, и находит это разрешение единственным способом, который ему доступен, т. е. через образную сферу, предлагая нам те образы мира, которые имеют силу как эпистемологические метафоры: они рождают новый способ видеть, чувствовать, понимать и принимать тот универсум, в котором традиционные отношения терпят крах и в котором не без труда вырисовываются новые виды отношений. Искусство совершает это путём отрицания тех схем, которые психологическая и культурная привычка укоренили в нас настолько, что они кажутся нам «естественными», и, тем не менее, оно вновь и вновь, не отвергая достижений предшествующей культуры и её непреложных требований, ставит их под вопрос…»[22]. Собственно, из этого возник и западный кинематограф конца 50-х – начала 60-х годов, в частности, итальянский. Начинается новый поворот в развитии итальянского кино. Рассматриваются, с одной стороны, отношения между людьми и с другой, темы одиночества человека в этих отношениях (II cinema. Grande storia, том 5, 1965).
Условно фильмы 50-х годов разделяются на два типа: «фильмы для плача» и «фильмы для смеха». Фильмы первой категории рассказывают о человеческих переживаниях и проблемах личности. А фильмы второй категории приходят в мир кино из номеров итальянских комиков (которые до этого выступали в театрах и на радио) и носят компенсаторную функцию.
«Промышленная революция, глобальная коммуникация, стандартизация, централизация и механизация угрожают идентичностям, унаследованным человеком от примитивных, аграрных, феодальных и аристократических культур. То, что внутреннее равновесие этих культур позволяло предложить, сейчас подвергается опасности в огромных масштабах. Поскольку страх утратить идентичность доминирует в большей части нашей иррациональной мотивации, он призывает весь арсенал тревоги, оставленный в каждом человеке простым фактом его детства. В этом критическом состоянии массы людей склонны искать спасения в псевдоидентичностях»[23].
Ощущение пустоты от распавшихся традиционных связей между людьми и поверхностности возникших в переходной ситуации новых связей Ф. Фукуяма описывает так: «По мере того как люди освобождаются от традиционных связей со своими супругами, семьями, соседями, рабочими местами и церковью,