Трудно было бы поверить, что официальный комментатор от имени марксизма, мог дойти до такой низости, чтобы считать, что террор может быть оправдан не только в обстановке гражданской войны! Ведь, казалось бы, допустимы только две точки зрения для сколько-нибудь прогрессивного мыслителя: 1) полное отрицание террора вообще (в XX веке представитель его – Ганди); 2) допустимости его как неизбежного зла в самые острые моменты с вековым насилием. Оказывается, с «марксистской» точки зрения имеется третья возможность: признание режима перманентного террора. Но тогда зачем же Сталин и его защитники рядились в тогу социалистического гуманизма и вместе с тем утверждали, что социалистический строй без антагонистических классов уже построен? Выходит, что противники правильно говорили, что их строй держится только на терроре!
Кроме того, Молок не прав в том, что Гюго настаивает на допустимости только актов милосердия. Ведь Говэн – солдат революции, разивший смело врагов в бою, но отказавшийся воевать со стариками, женщинами и детьми, не убивавший лежачего, готовый проливать чужую кровь лишь при условии, что может пролиться его кровь. Великолепно противопоставление Симурдена и Говэна:
Говэн: «Свобода, Равенство, Братство – догматы мира и всеобщей гармонии. Зачем же превращать их в какие-то чудища… Низвергают трон не для того, чтобы на его месте воздвигнуть эшафот… Снесем короны и пощадим головы… Жестокосердные люди не могут верно служить великодушным идеям. Слово „прощение“ для меня самое прекрасное из всех человеческих слов».
Симурдэн и Говэн представляли две формы республики, республику террора и республику милосердия. На стороне Симурдена был наказ Коммуны Парижа: «Ни пощады, ни снисхождения, полномочия Комитета Общественного Спасения, приказ за подписями Робеспьера, Дантона, Марата; на стороне Говэна была только рука, разящая врагов и сердце, милующее их».
«Оба они парили каждый в своей сфере, оба они подавляли мятеж и каждый карал его своим мечом – один победоносно, на поле боя, другой – террором».
Прав ли был Говэн, отпустив на свободу Лантенака, или не прав? Как будто, по его собственному мнению, он сознал свою вину; на суде Говэн говорит: «Один добрый поступок, совершенный на моих глазах, скрыл от меня сотни поступков злодейских; этот старик, эти дети, – они встали между мной и моим долгом. Я забыл сожженные деревни, вытоптанные нивы, зверски приконченных пленников, добитых раненых, расстрелянных женщин, я забыл о Франции, которую предали Англии; я дал свободу палачу родины. Я виновен. Из моих слов может показаться, что я свидетельствую против себя, – это не так. Я говорю в свою защиту. Когда преступник сознает свою вину, он спасает единственное, что стоит спасти – свою честь».
Согласимся ли с этим рассуждением Говэна? Вспомним тот конфликт, который происходил в душе Говэна перед принятием