«Учился у нас славный, весьма живой и энергичный мальчик Коля Гавликовский, было ему лет одиннадцать. Был пост, приближалась Вербная неделя, все готовились к спектаклю, а главная мысль, что будут и цари, т. е. иначе сказать, будут и три дня свободы, царь не приехал, никого домой не пустили, спектакль прошёл незаметно, все ходили понурив головы». Коля Гавликовский тоже был очень расстроен. Он сидел в научном классе и мастерил из бумаги шарики в виде парашюта, а затем подходил к форточке и бросал их на улицу, любуясь их плавным спуском. В класс зашёл гувернёр Пётр Эдуардович фон Адеркас. Он был ставленником Фролова – управляющего Театральным училищем. «Ловит Гавликовского за руку с вопросом: «Ты что здесь делаешь?» Коля же совершенно спокойно подаёт тому шарик и говорит: по ветру пускаю, и – о, ужас! Кругом шара надпись «царь-дурак». Гувернёр вместо того, чтобы разобраться и понять, что мальчик это сделал просто по глупости и огорчению, что царь не приехал, и из-за этого его не отпустили домой, и объяснить ребёнку, что это – строго караемый поступок, схватил оробевшего мальчишку и потащил к инспектору докладывать. А тот, в свою очередь, повёл его к управляющему, который был внушительного огромного роста и тоже напустился на мальчонку и вынес ему приговор: до самого выпуска (целых восемь лет!) домой он ходить не будет! А у Коли и так дома в Питере не было (отец недавно умер, а мать с сестрой и младшими братьями уехала в Варшаву), только старший брат учился в университете, с которым он и встречался по выходным. «Все, от мала до велика, за любимого Колюнчика огорчились, – продолжал вспоминать Иосиф Феликсович. – Я бросился к своему отцу, отец всё понял как следует и поехал ко всемогущему полковнику, в результате – добился того, что Колю стали выпускать в выходные дни, и на праздничные дни, и на летние каникулы к нам на дачу, с тем, что отец мой берёт на свои поруки и своё попечение и что, мол, свидания с братом могут лишь происходить у нас в доме ненадолго и в присутствии отца или моей матери. Так Коля у меня и поселился до самого выпуска и стал нам как родной. Ни мама, ни отец ни в чём разницы между нами, детьми, не делали».
Учебные классы в Театральной школе делились на две стороны: левую и правую. С левой сидели пепиньерки – воспитанницы, которые жили в училище. А справа – приходящие, их звали экстерны. В виде исключения Матильду Кшесинскую приравнивали к воспитанницам, сидящим с левой стороны. Это было сделано с особого разрешения Дирекции (видимо, по ходатайству отца).
Матильда вспоминала, что учиться ей было легко. Она была прилежной ученицей, и всегда была готова к урокам. И в классе она была тихой девочкой, хотя дома у неё был живой и бедовый характер. Но в школе Маля всегда