Провинциал. Рассказы и повести. Айдар Сахибзадинов

боготворящей тебя. Ты слышишь по телефону её властный, но ласковый голос с лёгкой хрипотцой. После разговора бежишь к компьютеру и вновь рассматриваешь фотографию: стройная блондинка (уже) стоит на фоне Москвы-реки, вскинула лицо к солнцу – и тебе кажется, что ты всю жизнь любил её. Ну да, кончено, ты любил это чистое лицо, тёмные волосы, детскую улыбку с блестящим лбом. И потому берёг это фото на фоне школьного сада, где она присела на корточки. Ах, строгая школьная форма! Кружевной воротничок, ленты фартука на плечах, а на спине – накрест, и непременно – точёные колени. Чудные колени – как неотъемлемая часть униформы советской школьницы. Господи, именно в этой форме, коричневого, как шоколад, цвета, первая любовь была недоступна, именно в эту форму мы наряжаем нынче своих возлюбленных, заставив достать её из чемоданов, – и любуемся «школьницей», с изощрённой фантазией извращенцев растягиваем иллюзию недоступности.

      Господи, но когда, когда же первая встреча?!

      Вы так волнуетесь, вы говорите часами по мобильному, но всё откладываете свидание. Вы откладываете встречу уже в который раз: то не может приехать она, вот поскользнулась, подвернула лодыжку; то робеешь ты… А потом, когда она выздоравливает, ты с ужасом замечаешь, что тебе нужно сменить старую машину… Затем появляется другая причина: Лета выносит на виртуальную плоскость спасительный круг, а из него торчит сивая голова Иванова.

      Конечно, ты съездишь сначала на встречу с Ивановым, с ним легче, с ним проще. С ним будет репетиция.

      И вот ты смотришь на немолодого уже человека. И ощущаешь совсем не то, о чём мечтал. Иванов постарел, он морщинист и неуклюж, мнётся и чего-то не договаривает, и наверняка у него скопилось много грехов, которые он скрывает. Ты невольно оглядываешь спутницу Иванова, его супругу, которую он взял с собой на встречу, её землистое лицо, выцветшие глаза, под блузой подпёртую корсетом грудь. «Это Катя, тоже из нашей школки, – говорит Иванов, пытаясь казаться развязным, и этим как бы извиняясь за её внешность. – Мы учились в восьмом, а она в пятом, рыжая такая, помнишь?» Ты киваешь и напрасно пытаешься в этой женщине с подкрашенной сединой представить резвую пятиклассницу на тонких ножках, бегущую вверх по лестнице с тяжёлым портфелем на бедре. Нет, на вид она годится тебе в тёщи. Иванова ты помнил мальчишкой, поэтому легко мог преобразить его старое лицо в детское. А её – нет. И потому она кажется старше Иванова лет на тридцать.

      Мимоходом отмечаешь, как грузен Иванов, опасно грузен, апоплексически тяжёл. Это твой одногодка…

      Ты уезжаешь разочарованный. Ты хотел обмануть судьбу. Но Иванов привёз тебе зеркало. Теперь ты не подходишь к телефону, пусть так. Пусть та девочка в школьной форме, сидя на полу в просторной городской квартире, в которой она хочет тепла, уюта и наконец-то близкого, понимающего её человека, пусть она набирает твой номер и, слыша долгие гудки, плачет. Пусть так. Увы, она не привезёт тебе корзину молодильных яблок, и вы не будете их хрумкать, болтая ногами на скамейке где-нибудь у набережной. Пусть