Кое-как встав на ноги, шагнула к продолжающей болтаться на нижнем суку Яринке, и, обхватив руками её колени, изо всех сил толкнула вверх. Подруга, наконец, сумев перехватиться одной рукой за ветку повыше, подтянулась, легла животом на развилку, принялась судорожно карабкаться дальше. Облегчённо вздохнув, я уже приготовилась последовать за ней, но вдруг поняла, что не смогу этого сделать, потому что стою, перенеся вес на здоровую ногу, а второй, пострадавшей при падении, совершенно не чувствую… Я ещё успела прижаться к дереву, обнять его, словно в поисках защиты, и зажмурить глаза, когда прямо у меня за спиной раздался топот, рычание, и на плечи обрушилась душно пахнущая псиной тяжесть.
Первая собака только сбила меня с ног в прыжке, швырнув в траву у подножия дерева, на котором отчаянно заголосила Яринка. Я даже успела перекатиться на спину, выставив перед собой руки в попытке защититься, когда прямо мне в лицо бросилась оскаленная пасть, обдав вонью, брызгами слюны и горячим дыханием. А потом во всём мире не осталось ничего, кроме боли.
Когда мне было лет пять и наши охотники приносили из тайги убитых животных, я плакала. Зайцы, изюбри, кабаны, лоси, все они были такими красивыми при жизни и такими несчастными после смерти. Их открытые глаза, казалось, всегда смотрели прямо на меня с удивлённым упрёком, словно желая спросить – за что их убили? Мама брала меня за руку и уводила в дом, где объясняла, что эти звери умерли так быстро, что даже не успели этого понять. Наши охотники бьют без промаха. А папа однажды принёс от кого-то из соседей растрёпанную книгу и зачитал мне вслух абзац о том, что животное, попавшее в лапы хищнику, пребывает в состоянии глубокого шока и благодаря этому не чувствует ни боли, ни страха. Смерть от пули намного быстрее, поэтому убитые таким образом звери тем более не страдают. Нельзя сказать, чтобы это очень меня успокоило, но плакать я перестала. И до этой минуты действительно верила, что природа милосердно дарует обречённым забвение перед неизбежной гибелью.
Но это оказалось неправдой. Я чувствовала всё: клыки, вспарывающие мою кожу, и тяжесть собачьих тел, – слышала их хриплое дыхание и звук своей рвущейся одежды, видела то тёмную примятую траву перед глазами, то бездонное звёздное небо, так поразившее меня в первую ночь здесь. А когда боль и ужас перешли все разумные пределы, меня приняла милосердная тьма, но даже сквозь неё продолжали долетать рычание собак и крики Яринки, зовущей на помощь.
Потом рычание стало тише, отодвинулось в сторону, Яринка тоже примолкла. И я уже была готова с облегчением соскользнуть в небытие, но тут сквозь закрытые веки в глаза ударил яркий луч света, вырывая меня из спасительной темноты.
– Я же говорил – девки, – раздался откуда-то сверху возбуждённый мужской голос. – А ты: бичи, бичи.
– Откуда здесь, мать их, девки? – зло ответил ему голос подальше.
– А