Баллада о туче
Выдыхает Земля
Лёгкой жаркой волной
Тьму вечерних дождей,
Утра пар золотой.
Только тёмный и тучный
Тревожащий зной
Костяной желтизною
Бурлит над Землёй.
Может туча уйти
В бытие без эпох,
Улетит этой тучей
Земля из паров.
Не схватиться за Землю,
О вечности вечных забыв –
Значит – тучею мёртвой уплыть
За мёртвый последний обрыв.
1979–1987
«Словно сок, течёт озон воздушный…»
Словно сок, течёт озон воздушный,
Наэлектризован небосвод
Жёлтый и прохладный, точно груша –
Зноем и грозой взращённый плод.
1981
За Андреевским мостом
Где ступени похожи на распавшиеся
страницы фолианта,
Где упруго, словно узкая рыба, напряглись
каменные перила,
И у нас под веками спит белое горячее
летнее небо,
Маленькая девочка оседлала тёмно-зелёную
бутылку.
Ей кажется, что это волшебная
летающая метла,
А это выше – тёмная Неизвестность
пустоты Будущего
С зеленью цветения или колодца.
Но это Будущее пока такое ручное.
Как духовой шкаф, небо всё покрыло
синей духотой,
Живой духотой, ползающей по коже,
И неважно, на всю ли жизнь
останется на теле
Румянец сегодняшнего солнца.
1979–1982
Стансы
Бывает, что у труб не голос – дым,
Спокойный дым, торжественный и душный,
И от него тоскливо молодым,
И старых обдаёт он равнодушно.
И, может быть, настанет серый год:
Гармошки голос, искренне-старинный,
Вдруг оттолкнут – забыт ВОДОПРОВОД,
СРАБОТАННЫЙ ЕЩЁ РАБАМИ РИМА!
Вот вечность – та, которой не желал:
Чистюльно оплакаченные своды,
Тоскливый праздник, важный карнавал,
И равнодушно смотрящие годы.
Да, Правда неуклюжа, как медведь.
Но пусть неловкой лапой бросит искру, –
В ней темноте – гореть, реке – кипеть,
А нам, живя, парить в потоке чистом.
1984
Оберег жизни
И в какие косы нудной мудрости
Души в дым под солнцем ни завей,
Сладко дышит сердце тайной юности,
Оберегом жизни – соловей.
1992
Обман
Обман для нас порой сильнее света,
И в бездну светоносностью манит.
Сон траурный, но сумрака в нём нет:
Аккорд багряный в ночи тёмно-алой,
Аккорд спокоен, словно креп, и
Очищен скорбной чистотою крепа.
Ночной багровый крематорский зал
Над непокорной невеликой силой,
Достаточной, чтоб влиться в баритон
Органа погребального ночного.
И прах в смиренье грустно потускнел,