В конце концов, приятно публично процитировать «Горе от ума» и взяться за руки, хотя физические контакты сдержанные интеллигенты тоже применяют весьма избирательно: негоже это – кидаться в объятия без особого случая. Но втайне друг от друга и даже от самих себя они ждут всего этого и даже страстно желают. Потому что тут присутствует нечто выше человеческих привязанностей – тут идея, торжество смысла над бренностью и что там еще. Я же к подобному единению отношусь (но никогда не признаюсь родным и даже подружкам) с налетом скептицизма московской тети, но как же приятно смотреть на маму и папу – они, кажется, даже слегка приобнялись в коридорчике, и в воздухе поплыл аромат былого влечения душ, оно же единственный рычаг сближения тел двух разнополых интеллигентов. Нет. Решительно иду, спасибо, Господи, что надоумил своих служителей инициировать эту движуху. Город сегодня определенно будет счастлив. А Казанский простит меня, что сегодня я иду не к нему. Он выше всего этого, хочется верить. Правда, фактически выше все же Исаакий: сто один с половиной метр до верхушки купола – это вам не шутка. Но что такое факты для нематериального до последнего лоскута интеллигента, на котором стоит печать петербуржца, поставленная самим городом?!
Эпизод № 5
Съезжалися к загсу трамваи
Какой же у нас красивый город! И до чего же здорово гулять с родителями, с обоими-двумя, идущими от тебя по обе стороны, как в детстве, а иногда (тут уж я дипломатично подсуропливаю, отставая якобы из-за приходящих мне на телефон сообщений) давать им возможность пойти рядом – вижу ведь, что им этого хочется сейчас, но они крепятся изо всех сил. Хотя то и дело подмывает взять их за руки и повиснуть на них, перелетая через лужи, коих по сравнению с моим детством не убавилось ни на одну. В этом Петербург стабилен.
Мы идем от канала Грибоедова до Большой Морской (или Малой – вечно их путаю, в отличие от Садовых, Большой и Малой, Конюшенных и уж тем более Пушкарских; любят в Петербурге такое контрастное соседство, и этим он мне близок, противоречивая душа). Переходим дорогу от знаменитой гостиницы «Англетер» («тут повесился Есенин» – сомнительная слава для отеля, однако в наш век для пиара нет ничего святого: не удивлюсь, если в этом номере нынче шикарный люкс в три раза дороже, но сильно удивлюсь, если его снимет какой-нибудь петербуржец). Я мысленно приветствую памятник Николаю Первому (со вчерашнего дня во мне живет и развивается персонаж по фамилии Екимов, и мне нравится думать о том, что когда-нибудь он станет частью моего мистического петербургского романа или хотя бы повести). И тут же, приветствуя, вспоминаю обидную для Николашки поговорку: «Дурак умного догоняет, да Исаакий мешает», – умный это, конечно же, Петр, стоящий