На раскалённых подмостках истории. Сцена, трибуна и улица Парижа от падения Бастилии до Наполеона (1789—1799). Очерки. Георгий Зингер

переезда из отдалённого Версаля в центр Парижа заседания приобрели налёт лёгкой нервности, оживились наплывом более многочисленной публики, которая то и дело вмешивалась в их степенный ход. Одной из летучих фраз, бывшей у всех на устах, явилась строка из очередного наказа, гласящая, что от аристократии титулов и чина – дворян и людей мантии, занимавших покупные государственные должности, и от «высокого третьего сословия» с его тугими кошельками власть должна перейти к «аристократии мысли», богато представленной в «столице просвещённого мира». Титулы же, как стали говорить, надо бы не по праву рождения давать, а за «добродетельную жизнь» или заслуги перед обществом, благо претендентов скопилось достаточно. Голод и разор минувших лет согнал в Париж не только массу голодных селян и безработных, но и оставшихся без мест при общем сворачивании дел людей свободных профессий: адвокатов, писателей, актёров, художников. Здесь им тоже не нашлось особых занятий. Не обременённые сидением в присутственных местах и опасениями потерять прибыльную должность, они легко ввязывались в политические распри, составляли бо́льшую часть посетителей и ораторов политических клубов, а клуб, как метко сказал Мирабо, есть место, где один стоит сотни.

      К декабрю хлеб стал доставляться в город без перебоев, и мэрия создала даже некоторый запас. Волнения бедноты на время утихли… Зато во Французском театре страсти только-только накалялись. Воспрянув словно от долгого летаргического сна, сосьетеры, подобно воинственным Дамам Рынка, тоже двинулись походом… на одного автора и одного актёра. А дело было так.

      Двадцатипятилетний Мари-Жозеф Шенье уже второй год пытался поставить на сцене свою трагедию в стихах «Карл IX, или Варфоломеевская ночь». Позже, когда она всё-таки появилась на подмостках, видевший её Карамзин так передавал содержание пьесы и впечатление, производимое ею на зрителей: «Слабый король, правимый своею суеверною матерью и чернодушным Прелатом (который всегда говорит ему именем Неба), соглашается пролить кровь своих подданных, для того, что они – не Католики. Действие ужасно; но не всякий ужас может быть душею драмы. Великая тайна трагедии, которую Шекспир похитил во святилище человеческого сердца, пребывает тайною для Французских Поэтов – и Карл IX холоден как лёд. Автор имел в виду новыя происшествия, и всякое слово, относящееся к нынешнему состоянию Франции, было сопровождаемо плеском зрителей. Но отними сии отношения, и пиеса показалась бы скучна всякому, даже и Французу. На сцене только разговаривают, а не действуют, по обыкновению Французских Трагиков; речи предлинныя, и наполнены обветшалыми сентенциями; один актёр говорит без умолку, а другие зевают от праздности и скуки. Одна сцена тронула меня – та, где сонм фанатиков упадает на колени и благословляется злым Прелатом; где при звуке мечей клянутся они истребить еретиков. Главное действие трагедии повествуется, и для того мало трогает зрителя. Добродетельный