Сцена из спектакля Театра итальянской комедии (По гравюре XVII века)
«Государство – это я», – однажды изволил выразиться «Король-Солнце». В полном согласии с этим знаменательным утверждением всю театральную Францию, по крайности в столице, должны были являть Актёры Его величества. Такое отрадное для монарха положение вещей и было закреплено через два года патентом на королевскую пенсию, о котором уже упоминалось.
Труппа Итальянской Комедии, получившая титул «актёров короля» одновременно с Домом Мольера, также была образована из актёров двух театров, до того выступавших в Париже обособленно. Привилегия Итальянцев обеспечивала им право играть фарсы и комедии только в национальной манере и на родном языке. Однако в репризах с некоторых пор они стали самовольно переходить на французский. Крайне раздражённые, сосьетеры Комеди решились воззвать к королю, дабы он остепенил конкурентов, посягнувших на их исконную вотчину. От имени Первого Театра Франции со всей торжественностью, свойственной своему амплуа, и с громовым негодованием в голосе выступил знаменитый трагик Барон. Адвокатом итальянских лицедеев, в числе которых уже в ту пору было немало французов из южных провинций, выступил первый комик труппы Доминик. Когда град упрёков иссяк, он с подобающей учтивостью, являвшей забавное сочетание с утрированной, но как бы невольной неотёсанностью лукавого простака, приблизился к монарху и спросил, на каком языке ему отвечать. – «Говори как хочешь», – сказал король. – «Моё дело выиграно, – взвился итальянец, – большего мне и не надо!»
Короля, видимо, заскучавшего от Бароновой выспренности, развеселила эта выходка. – «Слово вырвалось, – усмехнулся он. – Назад я его не возьму». Так многолетний спор разрешился удачной шуткой. Итальянская Комедия, правда, не посягая на «высокие жанры», превратилась в полноправный французский театр лёгкого репертуара.
Вскоре после основания, уже в 1687 году, Комеди вынуждена торопливо готовиться к переезду на новое место. Дело в том, что Сорбонна предъявила права на «Дворец Четырёх наций», впоследствии переуступленный ею Академии. Театр же располагался у Моста Искусств всего лишь в двух сотнях шагов от этого дворца. Столь легкомысленное соседство могло, по мысли благочестивых попечителей юношества, смущать умы не окрепших в вере студентов-теологов. Посему актёрам предложили убраться. Что они и сделали через два года, едва лишь был отстроен новый театр.
Вообще переезды происходили чаще, чем хотелось бы, – в основном из-за пожаров. Подстерегали и другие неприятности. К примеру,