Стихи редко возникают в счастливые минуты. Человек довольствуется своим счастьем, а счастье имеет привычку со временем превращаться в обыденность. К нему привыкают. О стихах как-то и мысли не возникает. Другое дело – неразделенная любовь. Душа как бы противится потере.
Она грустит, бурлит, клокочет,
Как будто сердце выйти хочет
Из исстрадавшейся груди,
Она зовет: мой друг, приди!
В душе рождается музыка, стихи. Восполняя потерю, неразделенная любовь бросает человека во власть мечты, и часто надолго. Уходя со временем в прошлое, она оставляет на сердце шрам, который долго, долго продолжает еще стонать. Она иногда меняет сам характер человека, отнимая у него уверенность в себе, превращая его в вечного страдальца, в ревнивца. Вот почему говорят, что ревность – это болезнь. Да, это болезнь, болезнь души, приобретенная в момент первого удара по надеждам. И лечить эту болезнь надо, как говорят, «клин клином», если повезет встретить еще более восхитительный колодец, в который упадет жаждущая взаимной любви душа однажды споткнувшегося человека. Ну, а если не повезет, тогда – труд. Труд спортсмена, труд инженера и вообще любой труд, который полностью поглотит человека, поставившего перед собой цель и в напряженном этом труде достигающим намеченной цели.
Осень. Мы идем с Галей по улице Свердлова. Я провожаю ее в техникум. Прежде, чем повернуть на Верхнюю-Волжскую набережную, я прошу подойти Галю к памятнику Чкалову и взглянуть с площадки так называемой Чкаловской лестницы на слияние двух могучих рек, на Стрелку. Сильный ветер взрыхляет поверхность Волги бурунами. На небе черные тучи.
– Посмотри, Галя. Видишь, два мощных рукава: Ока и Волга. Они могут быть вместе, как здесь, на Стрелке, а могут протекать радом на расстоянии, чтобы потом разойтись и больше не встретиться. В моей груди, Галя, мощный поток, поток уважения, любви к тебе. Если бы тебе было сейчас восемнадцать, ты бы согласилась так же вот – две реки в одну?
Я поставил вопрос и почти знал ответ. Он будет отрицательным. Но если бы остался хоть один шанс, я все равно поставил бы этот вопрос, ибо, не поставив его, я всю оставшуюся жизнь мучил бы себя за слабоволие. По-видимому, я побледнел. Она посмотрела на тяжелую картину нависшей над нами природы, посмотрела на меня, и я увидел, как она испугалась. Она медленно стала отступать. Я стоял и смотрел на нее. Она отступила на несколько шагов и, ничего не сказав, повернулась и пошла в техникум. А я, вместо лекций, пошел на тренировку, чтобы заменить тяжесть душевную тяжестью физической, чтобы вместе с потом из меня вышла щемящая тоска потери. Через несколько месяцев я, студент первого курса, стал чемпионом Горьковского госуниверситета по конькобежному спорту.
Прошло десять лет. Я работал старшим инженером