Сейчас это кажется забавным детским возмездием, но хватило меня надолго. Я действительно перестал к нему обращаться, а в диалоге со Славой, если речь заходила о Льве, вместо «папа» я говорил «он». Даже если из контекста было не ясно, кого я имею в виду, я бы скорее умер, чем пояснил, что говорю про папу.
Конечно, это было связано не только с сочинением, но ещё и с математикой, которая была для меня непостижимой страной со своим языком и законами. Я же чувствовал себя варваром в ней. Слава быстро умыл руки, сказав, что при виде цифр у него отключается мозг, поэтому мучиться со мной и математикой пришлось Льву.
Точнее, не так. Это мне пришлось мучиться с математикой и Львом. А может быть, нам обоим. С математикой и друг с другом.
Это была такая игра: кто кого первым доконает. Если я его, то он начинал психовать и намекать мне, что я тупой. Если он меня, то я начинал плакать (а он всё равно начинал намекать, что я тупой). В итоге спать все ложились очень поздно, а утром я вставал совершенно разбитым и шёл в школу, которую уже к третьей неделе начал называть «долбанной школой».
Тем не менее, учился я хорошо. За домашнюю работу у меня всегда были одни пятёрки. Это потому что за всё, что происходит между мной и школой, отвечал Лев. Тогда я и узнал, что он перфекционист, ну просто больной на этой теме. После случая с сочинением у него появилась какая-то мания вырывать листочки. Если я допускал больше двух ошибок на страницу, он заставлял меня всё переписывать.
Приходя с работы, он устраивал рейд по моим школьным принадлежностям. Открывал рюкзак и смотрел, в каком состоянии мои тетради и учебники. А они никогда не были в хорошем состоянии. После последнего урока я скидывал всё в рюкзак, будто в какую-то урну, и к приходу домой всё было всмятку. За это Лев высказывал мне всё, что он думает обо мне, моих мозгах и моей природной безалаберности. Затем он проверял дневник. Обычно там всё было в порядке, но мне каждый раз было так страшно, будто, когда Лев в него заглянет, там неведомо откуда вырастут двойки.
В общем, с наступлением школьной поры жизнь перестала быть хорошей. Теперь от меня всё время что-то хотели. Пока я не пошёл в школу, никто из родителей со мной так сильно не ругался. А теперь никакого спокойствия и никакого свободного времени. Даже некогда пожить для себя!
Мысль о том, что впереди ещё одиннадцать таких лет, казалась мне невыносимой.
Некоторой отдушиной для меня было общение с Леной. После уроков мы иногда ходили к ней домой: её родители работали до вечера, так что весь день квартира была в нашем распоряжении, и мы делали что хотели. Однажды родители поручили ей помыть пол, пока они будут на работе, а она в тот день позвала меня, вылила на пол в коридоре ведро воды и научила меня кататься по мокрому полу, как на коньках. Мы этим часа два занимались – так пол и вымыли.
Правда, иногда она заводила разговоры на нелепые темы и рассказывала