– Я не решалась взглянуть в глаза Маме Денди, – пожаловалась она, снова заливаясь краской стыда, и мы устроились завтракать у себя, перед камином, поцелуями слизывая друг у друга с губ крошки хлеба и масла.
Под окном стояла корзина с костюмами от торговца, содержимое которой мы еще не успели изучить, и вот в ожидании Уолтера Китти начала лениво в ней рыться. Она вытянула наружу очень красивый черный фрак и со словами «Взгляни-ка!» накинула его поверх платья и начала чинно пританцовывать, а потом тихонько запела:
В жилище, на площади и в тени,
В переулке, на улице, за углом
Шагнешь налево – направо сверни:
Там моей возлюбленной дом.
Я заулыбалась. Это была старая песня Джорджа Лейборна, в семидесятых ее насвистывали на всех углах; однажды я слышала, как ее исполнял сам Лейборн в «Кентерберийском варьете». Песенка была глупая, ерундовая, но очень прилипчивая; оттого что Китти пела тихо и небрежно, голос ее звучал еще приятней:
На ушко воркую, как голубь,
И о любви молю.
На коленях шепчу влюбленно:
Если я разлюблю,
Будут овцы расти на кленах —
Если я разлюблю.
Немного послушав, я подхватила:
Если я разлюблю,
Если я разлюблю,
То луна станет сыром зеленым,
Если я разлюблю.
Мы засмеялись и запели громче. Я нашла в корзине цилиндр и бросила его Китти, потом нашла и для себя пиджак, шляпу канотье и прогулочную трость. Подхватив Китти под руку, я стала подражать ее танцу. Слова становились чем дальше, тем глупей.
Ни за все капиталы в банках,
Ни за любовь светских дам,
Ни за титул лорда иль графа —
Любви своей не отдам.
Танцует любимая польку —
Взгляд любимой жадно ловлю.
Скорей Монумент запляшет,
Чем я ее разлюблю!
Отменят налог подоходный,
Если я разлюблю!
Завершив исполнение фиоритурой, я закружилась на месте – и застыла. Китти оставила дверь открытой, и на пороге стоял Уолтер, глядя на нас расширившимися, словно бы испуганными, глазами. Я поняла, что Китти проследила мой взгляд; она схватила меня за руку и тут же резко ее уронила. Я отчаянно соображала, что мог видеть Уолтер. Слова были дурацкие, но трудно было не понять, что мы обращаем их друг к другу. Неужели мы к тому же поцеловались? А может, я тронула Китти не там, где положено?
Пока я размышляла, Уолтер заговорил.
– Бог мой, – произнес он.
Я закусила губу, но против ожидания он не нахмурился и не произнес проклятия. Наоборот, просияв улыбкой, он захлопал в ладоши, ступил в комнату и радостно обнял нас за плечи:
– Бог мой – это оно! Это оно! Ну как же я раньше не сообразил! Это то самое, что мы ищем. Вот это, Китти, – Уолтер указал на наши пиджаки, шляпы и весь джентльменский облик, – вот это принесет