– Сходи-ка, муж, на торг, да купи мне к празднику рубаху покрасившее.
Муж достал последний медяк и пошел на торг. Прошёл по торгу, посмотрел, да стало жалко ему последнего пятака отдавать за рубаху. У других мужиков бабысами рубахи шьют. Увидал, мужик, что продают гуся, и купил его заместо рубахи.
Ворочается он домой, а ленивая жена на печи лежит и оттуда ему кричит:
– Купил мне рубаху?
– Купил, отвечает муж, – да только гуська.
А жена на радостях недослышала и говорит:
– Пусть и узка, да изношу!
С этими словами соскочила с печи, сняла с себя изорванную рубаху и бросила в топку.
Поворотилась к мужу и спрашивает:
– Ну, где же рубаха? Дай, я надену.
– Да ведь я рёк, что купил гуська, а не рубаху.
Так и осталась глупая баба без рубахи, нагишом.
Берсень закончил сказку, и на мгновение за столом воцарилась тишина. И тут в тишине послышался резкий выдох и смех.
– Ха… Ха-ха-ха, – первым басом засмеялся Волк, а вслед за ним и все остальные.
– Он сказал, что «гуська», а она: «узка»? – Ха-ха-ха, ой, хо-хо-хо, – не унимался Волк, он покраснел лицом, и, сотрясаясь всем своим могучим телом, бил себя кулаком по колену мотая косматой головой. Его вид ещё больше веселил всех присутствующих.
Когда все отсмеялись, Берсень стрельнул по весёлым лицам своими рысьими глазами и как бы в продолжении разговора спросил:
– Ну, так может, пора и к делу?
Отец с укоризной посмотрел на сына, и, пытаясь сгладить неловкость, обратился к Курицыным:
– Вы уж не прогневайтесь за нашу торопливость, весьма благодарны мы за ваше приглашение и за угощение изрядное. Токмо, хотелось бы, на тверёзую голову всё обсудить, ежели разговор важный, то сперва о нём беседу вести в самый раз.
– Что ж, дело, да. Имеется к вам дело, – продолжая улыбаться, сказал дьяк Фёдор Курицын. Он провёл рукой по своей груди, ниже русых колец бороды, разглаживая вышитую рубашку, что была хорошо видна в вырезе его малинового кафтана. Как бы ища поддержки, дьяк посмотрел на брата, на Никиту Беклемишева и снова на своего брата. У Фёдора Курицына был такой вид, будто он что-то хочет сказать, но не решается. Наконец, он положил обе руки на стол перед собой и взглянул прямо в глаза Берсеня.
Под его взглядом Иван Беклемишев посерьёзнел, внутренне почувствовав, что сейчас речь пойдёт о чем-то, важном. Его настроение тут же передалось отцу, и, глядя на них, даже Волк Курицын перестал смеяться и замолчал.
Фёдор Курицын, слегка кивнул, выражая своё удовлетворение вниманию присутствующих, и чуть наклонившись вперёд, повёл разговор.
– Ходят слухи, – проговорил он, понизив голос, – что здоровье нашего государя, – да живет он вечно! – пошатнулось….
– Да ну, это ерунда! – перебил, всё ещё находящийся в весёлом расположении духа Никита Беклемишев. –