– А я не хозяин, ты и все остальные рабы или бараны? – вскипел Саркисян. – Скажи ты, Манько! Скажи мне прямо. Должны они кормиться отдельно от нас? Скажи Гену и всем нам. Скажи!
– Я ж о том же и толкую. Саша вертит хвостом, а сам так же думает. Командир–хозяин. Ты партиец и Саркисян партиец. Командир и комиссар–партийцы. Вот вам и сказать ему.
– Пристыдить командира! – взорвался Ген. – Он не изменит своей натуре.
– Если бы еще был один, а то вокруг кормится такая орава: комиссар, Калмыков, старшина, кладовщик, повара и разные другие, – промолвил я.
– Думаю, с комиссаром говорить надо, – сказал Саркисян. – Доктор дал нам хороший урок и командиру также. Надо им воспользоваться. Я буду говорить с комиссаром. Нельзя упускать момент. Самих себя будет стыдно.
– Бог тебе в помощь.
– Без бога обойдемся. Чего ушли от ответа на мой вопрос? Отвечай, Саша.
– Ты о чем?
– Будут ли подлецы после войны?
– Не должны быть. Кто выживет, будет внимательным и предупредительным к другим, уважать будут друг друга, всем делиться. Ведь так мало останется людей, которые переживут это страшное время. Не должно быть подлецов.
– Нет. Будут и подлецы. Если хапают себе сейчас, то после войны, где бы они ни работали, будут так же хапать себе, заботиться о себе за счет других. Такая порода не умирает, а быстро плодится, если ее не иссечь с корнем.
– Вырубить с корнем не удастся. Всю жизнь так было. Возле чего пасешься – того и наберешься, – заговорил Манько пословицами, – кладовщик ли, повар ли, начальничек ли – себя не обидит. Что руками перебирает – к рукам и прилипает.
– Разводишь кулацкую философию, все должно измениться после войны.
– Это после войны. А сейчас чем поможем доктору? Что сказал тебе командир?
– Сказал, что вытурит из роты. Думаю, что будет добиваться этого.
– Да не такой уж он плохой человек. Сгоряча, может, и сказал. Строгий, требовательный. Без этого нельзя. Да, кстати, и тебя, доктор, он представил к правительственной награде после разъезда. Команда была из штаба бригады, и они с комиссаром и Калмыковым быстро сварганили списки, – сказал Ген.
– Кого они еще представили, Саша? – спросил Манько.
– На участвовавших в сражении в районе разъезда составлял список Воропаев. Он включил и доктора, Короля, Цветкова, Нагибу, Круглякова и еще несколько человек из ремонтников. А кого из роты включили, не знаю. Все это тайно делалось. Наградные листы писал Мезенцев, но он не говорит. Ему приказали не распространяться. Делалось это тайно.
– Бог с ними, живы – это и есть самый лучший орден. Пошли в мастерские.
– Да, засиделись мы, пошли.
Мы все пошли к личному составу в мастерские. Саша Ген подошел ко мне, придержал меня, пока все отошли, и сказал:
– Зря зарываешься. Ты командиру становишься помехой.
– В чем я зарываюсь?
– Как бы тебе сказать, не противоречь ему. Себе только вредишь.
Я промолчал. Как себя вести?
– Видишь