Здесь Дартин, к своему великому удивлению, услышал, как критикуют политику, заставлявшую трепетать Содружество. Нападкам подвергалась и личная жизнь кардинала, хотя за малейшую попытку проникнуть в нее, как знал Дартин, пострадало столько могущественных и знатных вельмож. Этот великий человек, которого так глубоко чтил Лау Дартин-отец, служил здесь посмешищем для Клериков Вельера. Одни потешались над его кривыми ногами и сутулой спиной. Кое-кто распевал неприятные песенки о его возлюбленной, и о его племяннице, а другие тут же сговаривались подшутить над пажами и телохранителями. Все это представлялось Дартину немыслимым и диким.
Но, если в эти едкие эпиграммы по адресу кардинала случайно вплеталось имя императора, то казалось, что чья-то невидимая рука на мгновение прикрывала эти насмешливые уста. Разговаривавшие в смущении оглядывались, словно опасаясь, что голоса их проникнут сквозь стену в кабинет Лау Вельера. Но почти тотчас же брошенный вскользь намек переводил снова разговор на его высокопреосвященство, голоса снова звучали громко, и ни один из поступков великого кардинала не оставался в тени.
«Всех этих людей, – с ужасом подумал Дартин, – неминуемо засадят в Бастион и разложат на молекулы. А меня заодно с ними. Сочтут соучастником, раз я слушал и слышал их трёп. Что сказал бы мой отец, так настойчиво внушавший мне уважение к кардиналу, если б знал, что я нахожусь в обществе подобных идиотов!»
Юноша поэтому, как легко догадаться, не решался принять участие в разговоре. Он глядел во все глаза и жадно слушал, напрягая все свои пять чувств, лишь бы ничего не упустить. Несмотря на все уважение к отцовским советам, следуя своим влечениям и вкусам, склонялся скорее одобрять, чем порицать, происходившее вокруг него. Принимая, во внимание, что он совершенно чужой среди этой толпы приверженцев Лау Вельера и его впервые видят здесь, подошли узнать о цели визита.
Дартин скромно назвал свое имя и, ссылаясь на то, что он земляк Вельера, поручил слуге, подошедшему к нему с вопросом, исходатайствовать для него у хозяина несколько минут аудиенции. Слуга покровительственным тоном обещал передать его просьбу в свое время.
Несколько оправившись от первоначального смущения, Дартин смог приглядеться к одежде и лицам окружающих.
Центром одной из самых оживленных групп был рослый Клерик с высокомерным лицом и в необычном костюме, привлекавшем