Боец десантной бригады. Равиль Бикбаев

перед едой мы, конечно, помыли. Кушать старались прилично и аккуратно; не очень-то выходило, но старались. Короче, чавкая, жрали так, что за ушами трещало. На самогон глядели с вожделением и с легкой опаской – пить на службе еще не приходилось. По шариату мне, как мусульманину, за сало и самогон публичная порка плетьми положена, по уставу – дисциплинарный арест на гауптвахте, но… Тогда я был комсомольцем и шариат не признавал, а гауптвахты не очень-то и боялся – это раз; выпить очень сильно хотелось – это два. Сало без самогона шло туговато. Хотите бросайте в меня камень, хотите нет, но я первым выпил полстакана мутноватой самогонки, предварив воинское преступление небрежным тостом: «Ну, будем!» Самогон был свекольный, на вкус отвратный, но крепкий. Вкус напитка я поспешно постарался заглушить, закусив бутербродом со свиным шпиком.

      Эх, ребята, вот что я вам скажу: «После этого дела одна надежда осталась на милость Всевышнего; может, и простит мне съеденное сало и выпитый самогон, а то точно с гуриями обниматься не придется».

      Хотя тогда мне уже стало не до гурий – показалась хозяйская дочка, рослая светловолосая девица. Ну вот все при ней! Алкоголь уже всосался в младую кровь, та бурно закипела, и так, братцы, захотелось всосаться в спелую девицу, что я громко, без обиняков, заявил хозяину, что не прочь и дезертировать, если он меня в зятья возьмет. Девица, глянув в мою сторону, кокетливо хихикнула, хозяин нахмурился – о таком зяте он и не мечтал. На девицу рявкнула на родном языке ее мамаша, и девушка, не мешкая, ушла в дом, а мне хмурый хозяин еще подлил самогона. Еще через пару минут мне уже не до девиц стало, я стал путано и многословно извиняться перед хуторянином за причиненный его мужскому достоинству вред, а его хозяйку стал попрекать отсутствием советского интернационализма. Ребята за столом угорали от пьяного хохота. Хозяева хмурились все сильнее и сильнее. Что они думали, я не знаю…

      Вот так нагло, цинично и грубо нарушил я воинский устав. Так мне, сильно подвыпившему, но твердо стоящему на ногах, объяснил пришедший за нами пьяный в дымину сержант. Попало мне за это, конечно: наряды вне очереди сыпались и сыпались, по шее я тоже огребал неплохо. Но, во-первых, я уже привык, а во-вторых… ну согласитесь, ребята, дело того стоило.

      В работе на благо Родины и литовских колхозов незаметно прошел октябрь. Вот и закончилась наша учеба; прощай, Гайджунай, век бы тебя не видеть.

      – Добровольцы! Два шага вперед! – скомандовал загорелый, рослый, одетый в непривычную для нас тропическую полевую форму лейтенант. Он приехал за пополнением для славной 103-й Витебской дивизии ВДВ, что первой вошла в Афган, и обводил требовательным взглядом нашу застывшую в строю роту.

      Даже если бы я не давал слово своей маме не ходить добровольно в Афганистан, то я бы все равно из строя не вышел. Мне романтики за глаза и в учебке хватило. Искать ее еще, тем более за тридевять земель, я не собирался. Мечтал я о службе тихой и мирной, желательно в каптерке.

      Но среди наших курсантов