– Я вот решил гулять. Хорошо думается, – пояснил я ему зачем-то.
– Да… здесь тихо, – ответил отец Михаил. А потом добавил очень по-отечески: – Ты, я знаю, на обед и на завтрак не ходил. Приходи на ужин обязательно. А то тут без сил совсем нельзя. Сегодня гуляй, а завтра приходи ко мне. Мы тебе послушание дадим. Здесь принято всем работать.
– Хорошо, – ответил я.
Постоял несколько секунд, думая, что отец Михаил скажет мне что-то еще. Мне почему-то казалось, что он должен что-то сказать. Но монах повернулся и пошел дальше. А я зашагал к монастырю.
Подойдя к воротам, я увидел курящих Миколу и Лешу, моих соседей по комнате. Я махнул им в знак приветствия рукой. Они замахали мне в ответ, предлагая покурить.
– Да я не курю, – прокричал я и, пройдя через главные ворота, направился к трапезной.
После трехчасовой прогулки у меня разыгрался зверский аппетит, и я почувствовал, что готов съесть все, что мне предложат.
В трапезной пахло хлебом и квашеной капустой. До ужина было еще далеко, а обед я прогулял. В окошечке раздачи виднелась голова Саньки, моего соседа по комнате. Саньке было за пятьдесят, он был высок и строен. Глаза авантюриста, нос алкоголика. Я подошел к окошку и подозвал его. Тот, ничего не спрашивая, положил мне в тарелку гречневой каши, плюхнул на края два соленых огурца и ложку капусты. Налил в алюминиевую чашку компот из сухофруктов.
– Пост, – немного раздраженно буркнул он.
– Понимаю, – ответил я. – Ну и отлично, что пост. Похудею.
– Ага… – проворчал Санька.
Видно было, что идея худеть ему не очень нравилась.
Я присел на длинную скамью за стол. В трапезной стояли шесть длинных деревянных столов, за каждым из которых можно было разместить по восемь человек. Столы были накрыты клеенчатыми белыми в мелкий цветочек скатертями. В углу висела огромная, почти в пол человеческого роста, икона с изображением Спасителя. В противоположном от нее углу стоял массивный деревянный аналой с лежащей на нем толстенной церковной книгой. Стены были окрашены в светло-зеленый цвет. Потолок низкий. Одна из ламп дневного света, видимо, готовилась перегореть и теперь время от времени невротично помигивала.
Я посидел пару минут, задумчиво разглядывая сваренную вкрутую на воде гречневую кашу. Вспомнил, что Вика очень любит гречку, а я нет. Мне захотелось вдруг позвонить ей и просто сказать, что я в порядке, что я жив и скоро вернусь. Но потом подумал, что так вот лучше для нас обоих, прогнал это желание прочь. Вздохнув, я стал поедать скудный монастырский обед. После почти двух суток голодания еда показалась мне какой-то божественно вкусной. Я умял всю кашу, а потом долго, стараясь смаковать, ел капусту и огурцы. Они были просто потрясающие. Чуть островатые, хрустящие, в меру соленые. Я откусывал их по чуть-чуть и медленно разжевывал.