– Сегодня вы не проводите занятий, наставник, – сказал он. – И поэтому я бы предпочел вернуться к своему батюшке.
– Ах, Пантолеон! А мы думали, что ты захочешь присутствовать на встрече учителя с больным, которого я к нему направил! Это слепой преторианский центурион. К сожалению, пока никто не смог вновь подарить ему зрение, – сказал Аристарх, с улыбкой изучая худого мрачного юношу, который смущался в его присутствии.
– О, нет, – ответил юноша. – Отец ждет меня к обеду. Прошу вас меня извинить.
– Конечно, бесценный мой мальчик, – ласково кивнул Евфросин. – Возвращайся к своему отцу. Евстрогий очень гордится тобой.
С благодарностью взглянув на него, Пантолеон стремительно покинул Храм Эскулапа. Он не знал, что Аристарх пристально смотрел ему вслед, впервые познакомившись со столь необычным юношей, который для своих восемнадцати обладал мудростью зрелого человека, но был необщителен.
Оставив Храм, Пантолеон почти забыл о собственном участии в службе. Его влекло через шумные площади Никомидии в центр, где располагался главный христианский храм города. Лаврсатяй рассказывал, что Ееввула ходила туда для участия в службах. В течении долгих месяцев Пантолеон думал об этом месте, но лишь сегодня он захотел войти в Храм. Он не боялся, что его обвинят в христианских взглядах, ведь он еще не был христианином, и его утреннее участие в жертвоприношении Эскулапу стало тому подтверждением. Но он желал ощутить дыхание Бога, которое, несомненно, присутствует в стенах здания.
Пантолеон стремительной походкой шагал по многолюдным улицам, где со всех сторон до него долетала то музыка авлосов, то чьято ругань, то смех, то грохот колес. Мычащие быки, торговцы, компании пьяниц, чьи-то паланкины, которые несли мокрые от пота рабы, смешение наций, языков, одеяний -все это, словно поток реки, бурлило в сердце залитой солнцем Никомидии. Пантолеон не обращал внимания на окружавших его людей. Перед ним возвышались почерневшие от копоти руины, которые оставили в центре города по распоряжению Диоклетиана. Император велел сжечь храм. Камни остались. Они лежали в черном пепелище, которое уже давно успело остыть. Исчезли фрески на стенах. Кое-где сквозь копоть еще видны силуэты ихтиса, или крестов, но в основном все сожрало прожорливое пламя.
Остановившись возле развалин, вокруг которых, как ни в чем не бывало, сновали люди, Пантолеон печально рассматривал их. Этот храм был воздвигнут почти двадцать лет назад. В нем проповедовалось евангелие даже в очень тяжелые для христиан времена. И вот что осталось от него – камни.
– Когда сгорел Храм? – спросил Пантолеон у гончара, сушившего возле развалин свои амфоры.
– Зимой, – сказал гончар. – Август согнал сюда всех пленных христиан, а затем распорядился их �