Тем не менее, этот элегантный незнакомец не осуждал меня за бессистемность познаний, за их недостаток. Его слова глубоко отпечатались у меня на сердце.
– Это тебе, Элизабет. – Он снова протянул мне флейту, и на этот раз я ее взяла. Несмотря на холод, инструмент был на удивление теплым, словно сделанным из кожи.
И только после того, как незнакомец исчез, я сообразила, что он назвал меня по имени. Элизабет. Как он узнал?
Я держала флейту в руках, любуясь формой, поглаживала ее, восхищаясь богатой текстурой древесины и гладкостью полировки под пальцами. На задворках сознания скреблась назойливая мысль, смутное ощущение, что я что-то упустила или забыла. Оно проглядывало где-то в памяти, на кончике языка вертелось связанное с ним слово.
Кете.
Резкий укол страха пронзил мои заторможенные мысли. Кете, где Кете? В беспорядочно движущейся толпе не видно было «кондитерской» шляпы сестры, не слышно переливов ее звонкого смеха. Меня накрыло волной ужаса, к которой прибавилось тревожное чувство, что меня обвели вокруг пальца.
С какой стати тот высокий элегантный незнакомец преподнес мне подарок? Действительно ли им двигало эгоистичное любопытство и интерес к моей персоне, или же это была хитрая уловка, чтобы отвлечь меня, пока гоблины крадут сестру?
Я сунула флейту в сумку, высоко подхватила юбки, не обращая внимания на возмущенные взгляды городских кумушек и улюлюканье деревенских бездельников, и побежала. В слепой панике я металась по рынку, выкликая имя сестры.
Разум боролся с верой. Из детских сказок я давно выросла, и все же нельзя отрицать странность встречи с продавцами фруктов. С высоким элегантным незнакомцем.
Это гоблины. Это не гоблины.
Подходи-выбирай! Налетай-покупай!
Призрачные голоса торговцев почти рассеялись на ветру и казались скорее воспоминанием, нежели звуком. Я двинулась на этот звук, различая зловещую мелодию даже не ухом, а каким-то другим, невидимым и неосязаемым органом. Музыка проникла мне в сердце и потянула к себе, как кукловод – веревочную куклу.
Я уже знала, куда подевалась сестра. Меня охватил ужас и безраздельная уверенность в том, что, если я не поспею вовремя, непременно случится что-то страшное. Но я ведь обещала уберечь сестру от беды.
Подходи-покупай!
Удаляясь, голоса становились еще тише, переходя в невнятный шепот, а затем и вовсе растворились в тишине. Я дошла до последних рядов рынка, но торговцев фруктами как не бывало. Ни прилавков, ни навесов, ни фруктов – никаких следов недавнего присутствия. И лишь фигурка сестры одиноко маячила в тумане, и тонкое платье трепыхалось на ветру, делая Кете похожей на Белую даму с портретов фрау Перхты[6], на героиню сказок Констанцы. Кажется, я успела; кажется, мои страхи напрасны.
– Кете! –