– Что у вас, возможно, сотрясение мозга и за вами надо присматривать. Как вы себя чувствуете? Не тошнит, надеюсь?
Агата дотронулась до виска. Болит или не болит? Рана от удара о поручень, конечно, ноет… Тут она непроизвольно охнула.
– Что, что такое? Больно?
– Я… Нет… Очки… Вы не видели мои очки?
– Вот они – проводник нашел, когда убирал постель.
Кэтрин протянула ей очки в роговой оправе. В ее глазах Агата прочла намек на улыбку, которая могла означать что угодно – или ничего. Может, Кэтрин рассмотрела ее фотографию на обложке книги и узнала?
– Я посижу тут и почитаю, если вы не возражаете, – сказала Кэтрин, и в ее голосе не было ни малейшей иронии. – А вы закройте глаза и попытайтесь уснуть. Через час-другой, если станет получше, закажу нам что-нибудь поесть.
На Агату вдруг нахлынула усталость, как будто слова Кэтрин обладали гипнотической силой. Делать нечего: если обман раскрыт, с последствиями разберемся потом. Прямо сейчас ей хотелось только одного: забвения.
Нэнси натянула простыню на лицо. Ей ужасно хотелось остаться одной. Увы, в купе прочно обосновалась устрашающего вида итальянка в тесно прилегающем голубом мундире железнодорожной компании.
Итальянским Нэнси владела не лучше, чем итальянка – английским, так что разговор получился весьма ограниченный. Впрочем, объяснений не требовалось: синьорину Тедальди явно приставили караулить неудавшуюся самоубийцу.
– Ты спать, нет?
Это прозвучало чуть ли не как приказ, несмотря на добрые намерения охранницы. Впрочем, Нэнси было не до сна – голова горела, как в огне.
А если бы ей удалось? Если бы та женщина не успела ее схватить? Теперь, в безопасности купе, она уже ни в чем не была уверена – разве только в том, что рада остаться в живых, независимо от последствий. Стоя в распахнутом дверном проеме, на ледяном ветру, вышибающем дух, она вдруг почувствовала знакомое трепыхание в животе, как будто наполовину сформировавшееся существо трясло прутья клетки, пытаясь привлечь к себе внимание. Тогда она поняла, что не имеет права на столь отчаянный шаг – ведь от нее зависит еще одна жизнь.
Нэнси закрыла глаза, думая о спасительнице. В памяти сохранились лишь сумбурные обрывки: белый хлопок, развевающийся на ветру, словно парус, женщина в ночной сорочке на пути в уборную… Если бы она не проснулась, если бы не вышла из купе…
Нэнси судорожно вдохнула. Интересно, а что она сама стала бы делать в подобной ситуации? Хватило бы у нее духу помешать незнакомому человеку спрыгнуть с поезда на полном ходу?
Кто бы ни была та женщина, она здорово поранилась. При воспоминании об этом Нэнси непроизвольно вонзила ногти в ладонь: разбитая голова, капли крови на рубашке… Надо срочно ее разыскать, умолять о прощении и поблагодарить. Да, поблагодарить: несмотря на панику, вспухающую изнутри каждый раз, когда она пыталась думать о будущем, жить, несомненно, стоило – и было ради чего. Вдруг нахлынуло нестерпимое желание рассказать доброй самаритянке, что она спасла не одну жизнь, а целых