«Революция какая-то… Царя нет, Советы с депутатами, комитеты… теперь вот революция, что ли вместо царя? – размышлял Павел, пытаясь хоть что-то понять из происходящего в России. – И при царе воевали, и без него воевали. И сейчас война не закончилась. Надо бы к своим выбираться, а там видно будет, воевать или нет. А как воевать, когда солдаты за офицеров решают? Германец прёт. В атаку подниматься или нет, не понятно. А они в комитетах в своих все совещаются. Стыдоба. В конце концов, домой подамся. Много народу штыки в землю воткнули и по своим деревням разбрелись. А я что? Домой буду добираться. Всё одно хлеб-то сеять надо. Жить-то все одно надо, коли на свет появился. Хоть при царе, хоть при революции. Есть и пить-то, все горазды, а потому хлеб растить при любой власти необходимость будет, – наконец пришёл Павел к понятному для себя решению и успокоился».
Он не задумывался над тем, как будет отсюда выбираться. Уж где Россия и где фронт сообразить в нужный момент будет не сложно. То, что война продолжается, несмотря на происходящие в России перемены, он знал. И не только от Яниса. Почти каждый день с востока доносилось гулкое эхо от разрывавшихся снарядов. Линия фронта почти не изменилась за последние месяцы и проходила совсем рядом от деревни. Латыш время от времени рассказывал последние новости.
А вот как сказать Янису о желании вернуться к своим? Как он отнесется, как воспримет его намерение покинуть деревню? Уйти не прощаясь? Такой мысли он даже не допускал. Янис, конечно, сможет понять его. А Илга? К ней Павел тоже привязался. Он пытался не думать о других более глубоких чувствах к этой латышской девушке. Но всё равно, что-то щемило в груди. Что-то притягивало несмотря на то, что где-то там его ждет Лиза. Сама мысль о расставание с людьми, которым он обязан жизнью, доставляла Павлу страдания. На фронте проще. Ранили, в госпитале вылечили и обратно в часть. А тут не так. Всё не так.
За этими мыслями и застала его Илга. Она дотронулась рукой до его лба, случайно задев небольшой шрам, оставшийся после ранения. От прикосновения Павел чуть дернулся.
– Ой, извини. Хотела температуру потрогать, – искренне расстроилась девушка.
– Ничего страшного. Нерв, видно, задет, вот и дергает, когда касаешься раны.
– Ты прости, но шрам у тебя забавный получился. Будто курица лапой наступила, – выпучив вперед нижнюю губу, она внимательно рассматривала красный рубец. – Да, я чего пришла. Папа к ужину зовет, пойдём, – и, не дожидаясь ответа, повернулась и вышла из комнаты.
Павел проводил ее взглядом и снова попытался поймать надоедливую муху. И на этот раз муха всё-таки оказалась в его руке. Послушав, как она жужжит в зажатом кулаке, он разжал ладонь. «Может, дай Бог, и я вот также как муха, выпорхну когда-нибудь из этого дома, – с надеждой подумал он и пошел вслед за Илгой».
Пульпе сидел за столом,