Её купили. Долго везли в какой-то тёмной душной колымаге с решетчатыми окнами, вместе с молоденькими перепуганными девушками, которых сразу же по прибытии в необъятный, как Мэг показалось, город-дворец куда-то увели, а её отправили мыться, париться, на осмотр к очередной лекарице, потом к пожилому мужчине-лекарю… К великому облегчению ирландки, тот заговорил с ней на бриттском наречии, и Мэг едва не зарыдала от счастья, даже забыв на какое-то время о мрачных планах. Хоть одна душа нашлась, которая понимает и что-то расскажет о её дальнейшей судьбе! Когда её нарядили в шелка и атлас, она оторопела. Её, рабыню? Хоть и стыдно было напяливать шальвары, пусть и прикрытые потом кафтаном, хоть верхняя кофта с почти открытой грудью не давала лишний раз вздохнуть без опаски – она сообразила, что одежда эта, пусть и срамная, стоит очень дорого. Как и туфли с загнутыми носками, расшитые бисером и серебром. А когда к ней приставили девушку-бриттанку и объявили, что вот эта Сара – её личная служанка, голова вообще пошла кругом. Что происходит? Её ни с кем не спутали? Или… Она тогда аж похолодела от испуга. Не принесут ли её в жертву какому-нибудь божку? Кто их знает, этих иноверцев, какие у них обычаи…
Но тот же добрый лекарь, табиб по-здешнему, терпеливо растолковал, что бояться ей нечего. Что жить она здесь будет очень хорошо, ибо купили её не для кого-нибудь, а для любимой икбал, то есть фаворитки великого Баязеда, которая только-только родила девочку, и, хоть готова была сама кормить её грудью – султан не разрешил, дабы не портилась красота любимицы. Вот и понадобилась кормилица. И не какая-нибудь. Как это часто бывает у рожениц, икбал затосковала, и даже крошечная дочка не могла излечить её от печали. Поэтому-то, дабы гнев повелителя не пал на нерадивых слуг, капа-агасы – глава белых евнухов, решил порадовать госпожу рабыней-соотечественницей. А придя на невольничий рынок, понял, что Аллах воистину благоволит им всем – и госпоже, и ему, а заодно и той красноволосой, недавно родившей невольнице, выставленной на торги как возможная кормилица. Ведь она, по счастливейшему стечению обстоятельств, оказалась родом из далёкой Ирландии, отчизны прекрасной Найрият.
И вот тут сердце Мэг дрогнуло. Не она ли просила Творца о милости? Как ещё расценивать это неслыханное везение? И если Всевышний сохранил ей жизнь и привёл сюда, в безопасное место, в сытость и покой, ведь покормить младенца – невелик труд, значит, и впрямь, он её не оставил даже здесь, среди чужих людей чужой речи, чужих и страшных обычаев.
А уж когда увидела ярко-рыжую гриву будущей госпожи и зелёные в крапинку глаза, точь-в-точь как у старшей погибшей сестры – поняла: да, не оставил. Она с радостью умрёт за эту девушку. Почему-то даже родившую, давно не невинную, её, Найрият, бывшую Эйлин О’Рейли хотелось называть именно девушкой, столько в ней было чистоты.
В ней и в Ирис. Они стали её домом, её жизнью. Её любовью.
И когда там, во дворе, заполненном янычарами Хромца,