Тропою волка. Михаил Голденков

конфедерацию против гетмана Сапега и… Гонсевский, которого разъяренный гетман назвал трусом и предателем. Это новое войско отправилось в Подляшье, якобы на воссоединение с Яном Казимиром. Однако на деле новоиспеченные конфедераты занялись банальным грабежом находящихся в Подляшье поместий Януша. Оказывается, Ян Казимир вопреки закону подписал указ, что изменивший ему Великий гетман лишается своих маёнтков в Польше. Это был подлый удар в спину Великому гетману. Януш и Кмитич были возмущены и поведением короля, и поведением своих же вчерашних товарищей по оружию. – Давай я проберусь к ним, в качестве еще одного союзника, скручу этого суку Гонсевского и привезу тебе в мешке, как свиней крестьяне возят на рынок! – предлагал Кмитич Янушу. Полковник готов был убить Гонсевского, и самого Сапегу с ним заодно! – Что же они творят! Что происходит?! Сошли с ума? – возмущался полковник, зная, что Гонсевский собственноручно подписал Унию.

      – Не горячись, – спокойно отвечал гетман, пыхтя трубкой. – Гонсевский жаден до денег, Сапега до власти. Вот Ян Казимир и приманил этих панов этими вкусными наживками. Обидно другое: не среди поляков Янка ищет союзников, а среди наших, литвинов. И что меня злит, Самуль, больше всего – находит. Увы, шляхтичи наши не все так далеко и глубоко смотрят на политику как мы с тобой. Наших бьют! – продекламировал Януш, вскинув руки в воздух, – поляки обежают нашего литовского короля! Так заступимся же!.. Во что думают они прежде всего. О благородстве помышляют, сучие дети, а не о государстве! Ну а Гонсевскому лишь бы гроши получить! – А как же честь шляхетская?! – Кмитич стал взволнованно ходить из угла в угол. – Где же честь, пан гетман? – Гонсевский не о чести думает, а о звоне монет. Ой, чую, погубит его этот грех, точно чую, погубит… А Сапега… Тьфу!

      Сидя в своем полутемном кабинете, Януш решил открыть Кмитичу то, о чем раньше не решался поведать: – Я давно слежу за Пашкой Сапегой, – рассказывал гетман, дымя трубкой с янтарным мундштуком. – Помнишь, мы все спрашивали, где же он был первые месяцы войны? А он вел переписку с царем. Оговаривал условия перехода под его «светлую руку».

      – Не может быть! – вскакивал со стула Кмитич.

      – Теперь поверишь, – усмехался в пшеничные усы Януш, выпуская облако табачного дыма. – У меня там свой человек был, наблюдал за ним да мне докладывал. – Почему не арестовал его сразу? – Кмитич покраснел от возмущения и гнева.

      – Ты прост, князь. И мне это в тебе нравится. Я же мыслил так: ничего у него с царем не выйдет, и прибежит он обратно как миленький. Ведь что такое наша шляхта, пан мой любезный? Сплошное дерьмо! И всех не пересажаешь. За что ты мне нравишься, Самуль? За то, что у тебя понятие Родины есть! Тебе сосенка из-под Витебска так же дорога, как твой собственный дом в Гродно. Для Пашки же Сапеги, для Гонсевского, для Паца, родина – это булава полковника, это место полевого, а лучше Великого, гетмана, это их дворцы, с их же задницами внутри! Ведь как многие мыслят? Ну, придет царь, будут они и под царем