Мой сводный брат Фридрих тоже не называл моего отца папой. Так и росли мы с ним полусиротами. Наши маленькие души были травмированы с самого рождения, и если Фридрих жался к своей маме, то я только к своей бабушке.
Мой отец познакомился с мужем Эмилии, Фридрихом Шнейдер, еще в трудармии, где им пришлось нести тяжелое бремя войны. Фридрих тяжело заболел и просил Иоганиеса разыскать его жену и сына в случае его гибели и помочь. Если, конечно, сам останется жив. Мой отец обещал, что если посчастливится вернуться, то непременно наведается в Сергиевку, проведает его семью и по силе возможности постарается помочь.
Возвратившись из трударми, отец разыскал по описанию Фридриха семью его брата Генриха, где и проживала Эмилия с сыном. Так Иоганиес познакомился со своей будущей женой. По роду деятельности Иоганиесу часто приходилось бывать проездом через Сергиевку. Он останавливался в семье Шнейдер передохнуть, а иногда, припозднившись, оставался с ночевой. В таких поездках у него и пришло простое решение объединить с Эмилией их оставшиеся семьи.
Посоветовавшись со своей матерью, он при следующей поездке в Чумаково сделал Эмилии официальное предложение. Так у меня и Фридриха появились отец и мать. Мы восприняли это событие молча. Да и мой отец и Эмилия не могли в одночасье вытравить насильно прерванные чувства к своим любимым. Их души были травмированы. Между детьми и между родителями чувствовалась дистанция. Вероятно, надеялись, что стерпится – слюбится.
Через год у наших родителей родилась совместная дочь Мария, еще через год Амалия, которая не дожив до года, умерла от коклюша. Мария, будучи в возрасте трех лет, сильно обгорела и умерла. Мы с Фридрихом вновь остались вдвоем у родителей. Жизнь шла своим чередом дальше.
Однажды я была в магазине, который находился напротив нашего дома и где наша мать работала техничкой, и при выходе столкнулась с соседским мальчиком, который был значительно больше меня. Он накинулся на меня с кулаками и криком «Ах ты, фашистское отродье!» и погнался за мной. Я от страха бросилась домой, но он меня догнал и со всей силы толкнул. Со всего маху я упала на землю и по инерции пропахала лицом и головой землю. Сделав свое дело, мальчишка убежал. Окровавленная, с ревом я кинулась к бабушке. Увидев меня такой, она расплакалась и стала оказывать мне помощь. Я просила бабушку не плакать, потому что в этот миг слезы моей бабушки ранили мою маленькую душу больше моей собственной физической боли.
Родители с сочувствием вздыхали, но они были такими же бесправными, как и я, и не могли ничего сделать. Почему? За что я, девочка шести лет, должна была терпеть это оскорбительное клеймо фашизма и такую