В год и два месяца осталась я без мамы. Отец в то трагическое время был в трудармии. Единственным родным человеком была моя бабушка, которой в ту пору исполнилось уже шестьдесят пять лет. По причине ее возраста и маленького телосложения на колхозные работы ее не посылали, и она взяла всю ответственность за меня на свои хрупкие плечи.
Мы по-прежнему жили с ней все в том же шалаше. У нас не было никаких средств к существованию. Бабушке приходилось садить меня в мешочек за спиной и ходить от двора ко двору из одной деревни в другую пешком и просить милостыню.
В трех километрах от Еланки находилось село Балман, где также жили семьи высланных немцев с Волги, в том числе и из села Реммлер. Это были Горнуг Людвина с сыновьями Михаэлем, Александром и падчерицей Франциской, Моор Розалия с сыном Корнелием и дочерью Катериной, Шмельцер Амалия с сыном Ахимом и дочерью Марией. К ним-то и ходила за помощью моя бабушка со мной в мешочке за плечами. Люди и сами жили в бедности, не имея лишнего куска, однако делились, чем могли.
Постепенно люди приобретали более-менее сносное жилье, огороды и хозяйство. Ведь мудрая пословица так и гласит: «На одном месте и голый пенек обрастает». Как бы там ни было, люди от доброй души и божеской милости оставляли нас часто на ночлег, а в дорогу давали немного еды.
Доходили мы иногда и до деревни Сергиевка, расположенной за двадцать с лишним километров от Еланки. Там тоже проживали наши земляки с Поволжья. К примеру семья Шнейдер – мать Эмма, сыновья Генрих и Густав, дочери Ирма и Гильда. В этой семье мы были частыми гостями, оставаясь на ночь. Еще в этой семье проживала моя будущая не родная мать со своим сыном Фридрихом, которая несколько лет спустя станет женой моего вернувшегося с трудармии отца. Это Эмилия Генриховна Шнейдер, урожденная Меель. Мужья Эммы и Эмилии были родные братья и находились, начиная с 1942 года, в трудармии.
Мой отец долгое время не знал о смерти моей мамы. Мама умела писать и владела русским языком. Когда переписка прекратилась, отец написал письмо бабушке. Она была малограмотная и попросила кого-то из земляков сообщить сыну о смерти его жены Маргариты. Из письма он понял, что умерли все, и он прекратил переписку.
Бабушка, ожидая от сына известия, совсем стала терять веру и надежду на выживание вместе со мной, беспомощным ребенком на руках. В то лихое для нас время сельская управа в Еланке несколько раз вызывала мою бабушку и предлагала отдать меня в детский дом, находившийся в селе Балман. Она наотрез отказывалась от этого предложения, объясняя, что пусть ребенок лучше умрет на ее руках и вместе с ней. Тогда ее сын Иоганиес будет знать, что искать больше некого. Она снова попросила написать письмо сыну с объяснением, что мы с бабушкой живы и находимся в очень бедственном положении,