– Хоть посмотрю, как бетон стынет!
Мама еще некоторое время сопротивлялась:
– Ничего в этом особенного нет.
– У тебя всегда ничего особенного. – Сын бурчал все обиженнее, и мама наконец сдалась:
– Ладно, собирайся. Что же ты тут будешь один горе мыкать.
Он вмиг оделся – даже быстрее, чем мама, и вышел на улицу ждать ее.
День, сухой, осенний, с облаками, вместо неба, темнеть еще не думал. И это тоже ему нравилось. Шли они на стройку по поселку, затем по притихшим по субботе улицам, о чем-то говорили под не звонкие голоса осеннего Подмосковья, о чем-то молчали под нараставший шум ветра. Пришли.
Стройка началась со свежего забора из не крашенной высокой доски, совсем еще чистой, даже блестящей, словно бы после дождя. Из таких досок лучше всего сбивать плоты. Здесь же рядом есть отличный пруд. «Экскаватор» называется. Его экскаватором выкопали, когда для этого самого бетона и раствора песок понадобился. Очень хорошая доска была на заборе. Вместо ворот в нем зияла дыра шире самосвальной колеи. Сразу за дырой-воротами мать стала нагибаться к земле и собирать щепки и огрызки досок. Сумка ей мешала, но Славка сумки носить очень не любил.
– Для бетона? – спросил он со знанием дела.
Она его не поняла, может быть, задумавшись о своем. Ответила не сразу:
– Пока светло, дров надо заготовить на ночь. Чтобы тепло было. Много дров печка жрет.
Славка стал собирать щепу, мать скупо улыбнулась. Из домика, одноэтажного, кирпичного, вышла в телогрейке незнакомая женщина, обрадовалась:
– О, с помощником идешь! Не скучно будет. Какой большой он у тебя стал!
– Здрасте. – Славка никогда не понимал взрослых, когда они, все выше его ростом больше чем на голову, говорили с улыбкой, будто это их личный сын: «О, какой большой стал!», но и не возражал: большой так большой, вам видней.
– Сейчас я пилу возьму, – сказала незнакомая и вместе с матерью вошла в домик.
Вслед за ними с прохладной щепой в руках прошел большой Славка.
Дом был однокомнатный, с железной печкой, длинная труба которой высовывала свой черный нос в форточку единственного окна. Еще здесь пахло телогрейками и свежими гвоздями. А может быть, и не гвоздями, а чем-то иным.
Незнакомая сняла с крючка на не штукатуреной стене длинную пилу, та, изогнувшись, пропела Славке приветствие. Он промолчал, уложив рядом с печкой щепу. Женщины с поющей пилой покинули домик. А пахло все-таки гвоздями – он сразу угадал. Целый ящик черных, один к одному гвоздей, длинных, как ручка или новый карандаш, стоял нараспашку в углу у двери. За ней звенела нараспев пила, выманивая Славку на улицу.
Там женщины, согнувшись над сухой березкой, пилили ее. Хлопья березовых крошек вылетали из-под пилы, пытались взлететь, но быстро уставали, неумелые, опадали: на сапоги, на землю, на щепу, на кирпичные осколки, заметно потемневшие в тени чистой загородки.
– Хочешь