В демократиях присутствует живучесть и страсть к экспериментам, которая делает их подходящими кандидатами для длительного состязания. Помимо всего прочего, они постоянно меняют своих военных руководителей, пока не найдут тех, кто способен решить задачу. Они не помешаны на традиции и репутации. (Хотя одна из проблем демократии в том, что они часто действительно зацикливаются на репутации после того, как кризис миновал: у них обнаруживается тенденция награждать своих прославленных воинов политическими должностями.) Но даже долгие войны представляют для демократий определенные проблемы. Демократии не знают, когда вступить в битву, точно так же, как они не знают, когда остановиться. «Демократическим народам всегда будет трудно делать две вещи: начинать войну и заканчивать ее», – писал Токвиль [Токвиль, 1992, с. 469].
Токвиль не мог быть уверенным в том, что такой демократии, как США, по-настоящему серьезная война принесет пользу. Всегда сохранялся риск, что краткосрочные слабости действующей демократии окажутся фатальными. К тому времени американская демократия успела поучаствовать лишь в одной крупной войне, в Войне за независимость, но выводы из нее остались неопределенными[5]. США выиграли войну с аристократическим противником, но победа была недалека от ничьей. Кроме того, как писал Токвиль, «пока она [война] длилась, проявлялся и привычный эгоизм». Деньги перестали поступать в казну; а на службу в армию стало являться меньше добровольцев. Войны, особенно долгие, опасны потому, что они порождают фатализм, равно как и его неприятие. В результате, по словам Токвиля, «трудно сказать, на какие действия способно демократическое правительство в период национального кризиса». Это может зависеть не только от длительности кризиса, но также от того, в какой мере люди желают связывать свою судьбу с судьбой их страны.
Чтобы оценить, на какие жертвы способны демократические страны, нужно дождаться момента, когда американский народ будет вынужден отдать в руки своего правительства половину своего дохода, как в Англии, или будет должен бросить на поле сражения двадцатую часть населения своей страны, как это было во Франции [Там же, с. 178].
Это время наступило скорее, чем Токвиль мог себе представить.
Желать демократии длительного кризиса, чтобы она продемонстрировала свои преимущества, само по себе было опасным. Но была другая проблема с представлением о том, что кризис может пробудить в демократии ее сильные стороны. Демократиям очень сложно понять, когда у них начинается настоящий кризис. И причина была не в том, что они стремятся забыть об опасности. Напротив, они слишком чувствительны к ней. Безопасное положение США не помешало американцам относиться