Впрочем, демократии на самом деле не страдали от восточного фатализма. Они страдали от его умеренной версии. Они могли быть непостоянными. Но наряду с непостоянством обнаруживалась и тенденция к стагнации. Опасность для демократии состояла в том, что никто не попытался разобраться с глубинными условиями ее политики. Вместо этого каждый цепляется за поверхностную активность политической жизни – за все эти свары и компромат, которые сосредоточивают на себе общую злость и фрустрацию, тогда как в глубине ничего на деле не меняется. В демократии вся энергия обычно направляется на следствия политики, а глубинные причины игнорируются. Именно так демократии зацикливаются.
Как же им выйти из этой колеи? Главное средство от демократического фатализма, как и от любого другого, состояло, по мысли Милля, в обучении. Демократиям нужно вырасти. Фатализм – это, по существу, детское состояние ума, поскольку дети – образцовые умеренные фаталисты: они тратят кучу времени на слезы и кипучую деятельность, но только потому, что, как им известно, от них в действительности ничего не зависит. Они ждут, пока кто-то не возьмет на себя ответственность. Дети вырастают, когда научаются брать ответственность за собственную судьбу. Но от кого они могут научиться? Милль говорит, что родители и учителя показывают нам, «как влиять на наш характер с помощью подходящих обстоятельств». Проблема в том, что у демократий нет родителей или учителей, по крайней мере их не должно быть. Это монархиями правят фигуры, воплощающие в себе отца. Демократии должны управлять собой сами. Риск демократии заключался в том, что, позволив кому-либо играть роль родителя или учителя, они могут отказаться от ответственности за свои обстоятельства. Этого Токвиль и боялся. Он писал: «Я думаю, что правители их будут не столько тиранами, сколько их наставниками» [Токвиль, 1992, с. 496].
Проблема была еще и в том, чему учить демократию. Токвиль опасался, что, если просто объяснить людям истину политического развития, это укрепит их в фатализме, поскольку факты указывали на неумолимый прогресс демократии. Поэтому Токвиль считал, что демократическим обществам нужна здоровая доза религии, без которой они не могут сохраниться: демократии лучше всего подходит, когда у индивидов есть личная вера, способная подкрепить общие истины науки о политике. Это означало, что светская история особенно опасна для демократий. Историки в эпоху демократии часто заражались тем, что Токвиль назвал «доктриной фатальности» (fatalite): «Они не удовлетворяются поиском логики происходившего; им доставляет удовольствие их собственная способность убедить читателя в том, что ничего другого и не могло произойти» [Токвиль, 1998, с. 367]. Демократиям же нужно было как раз ощущение того, что у них открытое будущее и что их решения все еще имеют значение.