Наступила короткая пауза, и перед ними словно предстали образы Рикки Тарра и его возлюбленной из московского Центра, преклонивших колени бок о бок в заднем ряду баптистской церкви в Гонконге.
И вот в этом втором тайнике, продолжал Тарр, он нашел не просто письмо, а целый дневник, написанный мелким почерком и на обеих сторонах бумаги, так, что кое-где черные чернила проступали насквозь. Написано было очень торопливо и без исправлений. С первого взгляда он понял, что она писала в минуты просветлений.
– Это не оригинал, учтите. Это только моя копия.
Засунув свою длинную руку за пазуху, он вытащил оттуда кожаную сумочку, пристегнутую к широкому ремешку. Из нее он достал замусоленную стопку бумажных листов.
– Я думаю, она спрятала этот дневник буквально перед тем, как они ее схватили, – заметил он. – Может, заодно и помолилась в последний раз. Я сам сделал перевод.
– Надо же, я и не знал, что вы говорите по-русски, – удивился Смайли.
Это замечание все пропустили мимо ушей, кроме Тарра, который тут же ухмыльнулся.
– А-а, так ведь для нашей профессии нужна определенная подготовка, мистер Смайли, – объяснил он, раскладывая страницы по порядку. – Я, может, не так силен в юриспруденции, но знание иностранного языка иногда имеет решающее значение. Я надеюсь, вы слышали, что говорят поэты? – Он оторвался от дела и усмехнулся еще шире. – «Познать чужой язык – значит познать чужую душу». Великий король написал это, сэр, Карл Пятый. Мой отец не упускал случая процитировать кого-нибудь, надо отдать ему должное, хотя – это, наверное, забавно, но сам он, кроме английского, никаких других языков не знал. Если не возражаете, я буду читать вслух.
– Да он ни одного слова не знает по-русски, – сказал Гиллем. – Они все время разговаривали на английском. Ирина закончила трехгодичные курсы английского языка.
На сей раз объектом своего пристального внимания Гиллем выбрал потолок, а Лейкон – свои руки. И только Смайли наблюдал за Тарром, который беззвучно посмеивался над собственной шуткой.
– Готовы? – спросил он. – Ну, ладно, начнем. «Слышишь ли ты меня, Томас, я обращаюсь к тебе». Она звала меня по фамилии, – объяснил он. – Я сказал ей, что меня зовут Тони, но она все равно называла меня Томасом, понимаете? «Этот дневник – мой подарок тебе в случае, если меня заберут, прежде чем я успею поговорить с Аллелайном. Я бы с радостью отдала тебе свою жизнь, Томас, и, конечно, свое тело, но боюсь, эта жалкая тайна станет единственным, чем я смогу тебя осчастливить. Распорядись ею как следует». – Тарр поднял взгляд. – Помечено понедельником. Она писала этот дневник четыре дня. – Его голос стал монотонным, даже скучным. —
«В московском Центре больше болтают, чем бы этого хотелось нашему начальству. Особенно всякие мелкие сошки любят возвышаться в собственных