Не часто, но раз в две-три недели Клавдия выводила парня «в свет». Андрей был открыт для всего нового и беспрекословно шёл навстречу любым предложениям старшей подруги. Он сопровождал её в театры и на выставки, на концерты и в музеи.
Андрей на всю жизнь запомнил своё посещение Третьяковской галереи. Его потрясла картина Куинджи «Лунная ночь на Днепре». Клавдия подвела Андрея к полотну и, загадочно улыбнувшись, шепнула:
– Смотри, Андрей, смотри внимательно.
Парень озадаченно взглянул на картину: темнота, ночь, блёклая луна на небе и небольшая световая лужица от неё на воде. И чего? Андрей повернулся к стоящей рядом Клавдии, та продолжала таинственно улыбаться. Ну, хорошо. Парень всматривался в черноту картины. Днепр, ночное небо, сквозь прореху в тучах тускло светится луна. Перед рекой еле видны разбросанные по берегу хатки. И вот чудо! Луна стала вдруг ярче, её таинственный свет заиграл на волнах Днепра. Вот в одной хатке зажёгся свет, во второй, в третьей! Как такое может быть?! Только что на полотне картины почти ничего не было, кроме черноты, а сейчас перед Андреем раскинулась по берегу большая, залитая волшебным лунным светом деревушка. Хорошо видны хаты с соломенными крышами, извилистые тропинки. Ночь, людей на улице не видно, но во всех домах ещё горит свет. А в небе ослепительно сияет таинственная и загадочная луна, заливающая воды Днепра расплавленным серебром. Андрей снова обернулся к своей спутнице, но теперь на его красивом личике восхищение боролось с нежеланием верить собственным глазам.
– Как? Как это возможно? – выдохнул он потрясенно, Клавдия, довольная его реакцией, лишь развела руками.
Весь оставшийся день и вечер Андрей был молчалив и задумчив. Уже перед сном он постучался в спальню Клавдии. Услышав «Входи, Андрюша!», он влетел в комнату с сияющим и счастливым лицом. Женщина полусидела в кровати и при свете торшера читала.
– Я понял, я догадался, как Куинджи смог это сделать! – воскликнул он и уселся на кровать в ногах Клавдии. – Понимаешь, вот мы, заходя в тёмную комнату, на первых порах ничего не видим, а потом глаза привыкают к темноте, и мы снова начинаем видеть. Так и на картине Куинджи: обилие густой черноты ослепляет поначалу, а затем глаза адаптируются, и мы различаем то, что написано неяркими мазками. Вот! Но всё равно это чудо! Гениальная вещь!
– Я смотрю, творение Куинджи потрясло тебя до глубины души, – чуть насмешливо произнесла Клавдия. Вид возбуждённого и счастливого