– Привет. Чем это вы занимаетесь?
– Клеим рождественские открытки, – важно разъяснила Дэйзи. – Учительница по рисованию показала нам сегодня, как это делать, и я теперь учу Лео. Надо намазать бумагу клеем, потом посыпать ее блестками, и они прилипнут. Но сначала надо что-нибудь нарисовать.
– Что, например?
– Ну, елку. Или рождественский чулок. Или домик с освещенными окнами. Вот только клей пачкается и блестки осыпаются. Лео их называет «сверкалками». Лео, бумагу надо сгибать вот так, очень-очень ровно…
Дети явно не нуждались в его помощи. Сэм ушел к себе, разделся и встал под душ.
Он захватил с собой «Таймс» и после душа, надев махровый халат, лег, собираясь почитать, однако так и не смог сосредоточиться. Уронив газету на пол, он просто-напросто лежал, глядя в потолок. Через закрытую дверь доносились детские голоса, телефонные звонки, шаги Джени, вкусные запахи. Потом Сэм услышал шум воды в детской ванной.
Как давно он не был в центре семейной жизни, как давно за ним не ухаживали, не радовались его присутствию! Раскручивая в голове эту мысль, Сэм понял: охлаждение между ним и Деборой началось задолго до ее заявления об уходе, но он был слишком поглощен своими делами, чтобы заметить это. В крушении брака – и это он твердо знал – всегда виноваты обе стороны, и каждая должна принять на себя долю ответственности.
Атмосфера скромного лондонского дома, где Нил и Джени растили своих детей, навеяла мирные утешительные воспоминания об усадьбе, в которой Сэм провел детство. Там его тоже всегда ждали, там горел огонь в камине, а из кухни разносились восхитительные запахи вкусной, здоровой еды. Там валялись сапоги у порога и теннисные ракетки в холле, там звучали голоса друзей детства и юности, звук их шагов, громкий смех и крики на лестнице.
Интересно, достигнет он когда-нибудь благословенной гавани семейной жизни? До сих пор все попытки кончались неудачей. Они с Деборой могли бы иметь детей, но она относилась к этой идее без энтузиазма, а Сэм не настаивал. Что ж, если учесть, чем кончился их брак, это было к лучшему. Однако их дом на Семидесятой улице стал для обоих лишь местом жительства, не более того. Да, их гостиная в сливочно-бежевых тонах, с модернистской скульптурой и хитроумно подсвеченной абстрактной живописью на стенах была предметом зависти всех друзей, а кухня – чудом современной бытовой техники, но там не готовилось ничего, кроме пиццы, разогретой в микроволновке. Дебора, устраивая вечеринки, предпочитала приглашать гостей в рестораны.
А вот Рэдли-Хилл… Бросая взгляд в прошлое, через годы городской жизни, полной суеты и стрессов, с ее коловращением, сделками, поздними ночными сборищами, долгими днями работы, запахами подземки и выхлопных газов, Сэм снова увидел Йоркшир, основательный, без претензий, каменный дом, террасу, лужайки, бордюры из роз, которые разводила мать. Он вспомнил маленький городок, где ветер гнал косые струи дыма из труб отцовской фабрики, речку, бегущую с окрестных холмов и змейкой скользящую между зелеными берегами. Ее шум стал таким привычным, что его перестали слышать. Сэм вспоминал, как совершал с отцом долгие велосипедные