Вещное право. Е. А. Суханов

фактически всегда с разным «набором» правомочий. С другой стороны, ни один из них не осуществляет над «своим» имуществом полного хозяйственного господства и не обладает всей совокупностью, полнотой правомочий собственника, а имеет у себя лишь какую-то их часть. Так, в зависимости от содержания и вида трастовых отношений бенефициар как equitable owner может иметь правомочия, объем которых близок к правомочиям обычного собственника, включая возможности их отчуждения, передачи по наследству и защиты против третьих лиц. Но даже в этом случае он не вправе оспаривать возмездное добросовестное приобретение другим лицом legal title на находящееся в трасте имущество (или какую-либо его часть)[233], поскольку такой возможностью обладает только trustee как legal owner. Вместе с тем этот «формальный собственник» – «траста» несет определенные «фидуциарные» обязанности перед бенефициаром и (или) учредителем траста, которые имеют все основания считать своим имущество, находящееся в трасте, и требовать от управляющего его должного использования. В такой ситуации невозможно говорить и о «расщеплении» какого-то единого права между несколькими субъектами, поскольку оно просто отсутствует.

      В англо-американском праве эта ситуация не вызывает никаких противоречий уже потому, что в этой «системе координат» вообще не имеет смысла юридическая характеристика имущественных прав как вещных или обязательственных. Встречающееся в некоторых судебных решениях (а вслед за ними и в доктрине) указание на «вещный» характер прав бенефициарного собственника[234] в действительности является условным, ибо имеет в виду не вещное право в континентально-европейском понимании, а вещный иск, которым права «собственника по праву справедливости» (как, впрочем, и права «собственника по общему праву») защищаются против третьих лиц. Столь же условным является и рассмотрение самого траста (трастового отношения) как «обязательства» по управлению переданным в траст имуществом в интересах лиц («бенефициарных собственников»), которые вправе требовать его принудительного исполнения, ибо траст (в отличие от российского договора доверительного управления) не является институтом договорного или обязательственного права.

      С этой точки зрения представляет интерес одно из типичных современных доктринальных определений траста: «Траст – это основанное на праве справедливости обязательство лица (именуемого «доверительным собственником») управлять имуществом (именуемым «имуществом, находящимся в трасте»), принадлежащем ему в виде обособленного фонда, отделенного от его собственного имущества, в интересах лиц (именуемых бенефициарными собственниками…), одним из которых может являться само это лицо, и любой из которых вправе требовать принудительного исполнения этого обязательства» (курсив мой. – Е.С.) [235]. Очевидно, что с континентально-правовых позиций это определение следует считать крайне противоречивым (особенно с учетом его «обязательственно-правовых» характеристик),