– Надо ли мне сообщить дядюшке о твоем приходе? – тихо спрашивает Каролина.
– Нет, я могу сказать все, что нужно, тебе. Будешь моей вестницей?
– Да, Роберт.
– Тогда передай ему, что я выследил по крайней мере одного из тех, кто разломал мои станки. Он принадлежит к той же шайке, которая напала на склады Сайкса и Пирсона, и я надеюсь, что завтра смогу взять его под стражу. Запомнила?
– Да! – печально восклицает Каролина, удрученно качает головой и вздыхает. – Ты отдашь его под суд?
– Несомненно.
– Не надо, Роберт!
– Почему?
– Потому что это окончательно настроит против тебя всю округу.
– Должен ведь я исполнить долг и защитить свою собственность! Этот малый еще тот негодяй, его необходимо обезвредить, пока он не натворил чего похуже.
– Но ведь его сообщники будут тебе мстить! Ты не представляешь, насколько злопамятны жители этой страны! Многие хвастаются тем, что могут носить камень в кармане семь лет, потом перевернуть его, подождать еще семь лет и, наконец, нанести удар.
Мур расхохотался:
– Громкое заявление, которое как нельзя лучше характеризует твоих любезных йоркширских друзей! Не бойся за меня, Лина. С нашими простодушными соотечественниками я постоянно настороже. Тревожиться обо мне не следует.
– Чем же я могу тебе помочь? Ведь ты мой кузен, и если что-нибудь случится…
– Лина, ничего не произойдет. Говоря твоими словами, на все воля Божья. Разве нет?
– Верно, дорогой мой Роберт. Да хранит тебя Господь!
– И если от молитв есть толк, то твои мне точно помогут. Ты ведь молишься за меня хотя бы иногда?
– Разумеется, Роберт! Я постоянно поминаю в своих молитвах и тебя, и Луи, и Гортензию.
– Так я и думал. Когда я ложусь в постель, усталый и сердитый, словно безбожник, другая душа просит прощения за мои грехи и молит даровать мне спокойный сон. Вряд ли подобное заступничество сильно поможет, но ведь мольбы исходят из уст невинных и искренних. Несомненно, они должны сработать, как и жертва Авеля, особенно если предмет их заслуживает прощения.
– Отбрось сомнения! Ты напрасно на себя наговариваешь.
– Если человека растили единственно для заработка денег, и живет он только ради этого и ни для чего более, и дышит лишь воздухом фабрик и рынков, то немного странно шептать имя его в молитвах или поминать суетные помыслы среди благочестивых дум. Удивительно, что о нем преданно заботится доброе, чистое сердце! Если бы я мог направлять это великодушное сердце, то повелел бы ему исторгнуть того, у кого нет более высокой цели в жизни, чем залатать бесчисленные дыры в траченном молью капитале и стереть со своего мещанского щита позорное пятно банкротства.
Намек, хотя и был сделан мягко и сдержанно, как показалось Каролине, поразил