– Что это? – Турусов сощурился за стеклами очков.
– Это он, голубчик, пристанище наше. «Факел», что я говорила.
Перед ними открылась квадратная бетонная площадка метров двести на двести, а по ее краям возвышались четыре трубы, из которых в небо рвался мощный напорный огонь. На площадке стояли десятки сколоченных из дерева лежанок. Вокруг было очень тепло и даже трава в метрах пятидесяти от трубы зеленела, и одуванчики желтели.
– Попутный газ сжигается. – Радецкий знающе осмотрел трубы.
Все трое ступили на площадку и присели на грубо сколоченных лежанках.
– Ох и жарища здесь нынче! – Клавдия николаевна стянула с себя бархатный ватник. – Одно плохо – по нужде в мороз идти надо.
Она покачала головой с таким видом, будто это было единственной и наихудшей стороной жизни.
На площадке спал один-одинешенек мужик, накрывшись чем-то похожим на чехол для автомашины.
Тепло, тихо и безлюдно. И просторно ко всему прочему. Турусов лег на спину и глянул на пламя, резвившееся высоко над землей.
– Красота! – довольно проурчал Радецкий. – Хорошее место.
– Их, сынок, таких мест, у нас столько, что всех и не отыщешь. И все они «Факелами» зовутся, гостиницы…
Отдохнув, Турусов обошел площадку. Под некоторыми лежанками валялись вещмешки. Разные вещмешки, от туго набитых с крутыми боками до грязных и полупустых, обмякших от своей пустотелости.
Побродив, вернулся к Радецкому, уминавшему на пару с бабусей вареную колбасу.
– Подкрепись, профессор! нервы крепче будут, а то ждет тебя один ударчик неместного происхождения.
Колбасу доели быстро. Целлофан с жирной бумагой отшвырнули на траву.
– Ох, Пашка, мой Пашка! – вздохнула Клавдия Николаевна.
– А где он? – Турусов еще раз окинул взглядом окрестности.
– На работе, видать. За деньгой пошел.
Турусов качнул головой. Мол, понял.
Время двигалось к вечеру: солнце скатывалось за горизонт, и хозяевами неба оставались четыре ярких факела, прогревавшие небольшой кусочек тайги и лишавшие его ночной темноты. Факелы заслоняли не только луну и звезды, но и все небо; и чем темнее становилось, тем ярче они разгорались, словно над этой площадкой небесная ткань давно уже прогорела и сквозь невидимую дыру вниз в огненную четырехъязыкую пасть сочилась горючая легковоспламеняемая темнота, из-за которой языки пламени отрывались от своего факела и устремлялись вверх, стараясь выскочить сквозь прорванную ткань неба.
Клавдия Николаевна и Радецкий живо беседовали на материальные темы, а Турусов не мог опустить глаза, не мог оторвать свой взгляд от огня. Он не слушал их. Его не было рядом с ними.
Скрипнула лежанка, и мужчина, спавший на ней, сел, опустив ноги в кирзовых сапогах на теплый прогретый бетон. Он медленно скатал свое одеяло, напоминавшее чехол для автомашины, положил его с краю лежанки, вытащил метлу и занялся обычным дворницким трудом. Подметать он начал с противоположного