26 окт. 1927 года. среда. Париж Hotel Tenmnus
Это был один из самых прекрасных дней. Потускневшее золото октябрьского Парижа. До 8 – завтрак с Мюллером и Хьюбшем. Обычные шутки и каламбуры. London Daily, Mail & Paris Herald написали о моем прибытии. У нас идеальный французский завтрак: омлет, желе, кофе. Потом – к носильщикам за билетами. Обещают взять первый класс до Берлина за 312. Мы с Хьюбшем договорились ехать вместе. Потом вместе вышли, чтобы узнать о чемоданах Хьюбша и Мюллера. Камера хранения. «О, но это будет стоить вам…» «О, но это обойдется вам…» Мы начинаем вспоминать, что во франках всегда надувают. Здесь постоянно приходится платить – если не тысячи, то франки, франки и франки за всё – от изменения собственных планов до пользования общественным туалетом. Мы перевозим чемоданы с Восточного вокзала Парижа на Северный. И снова «О, но…». Тем не менее шарм похожего на чайку портье совершенно неодолим. Оживленность — [основа] французского темперамента. Легкость подхода к жизни. Я слышал, что слабость франка все еще угнетает французский ум, но лично я этого не заметил. Такая свежесть. Такая бодрость. Возможно, на дело уйдет день, но все же цель будет достигнута. Совсем не так в Нью-Йорке или в любом другом городе, который я знаю. Только немного похоже на Н.-Й.: и клумбы с цветами, и пожилые продавцы газет с их фуражками (едва ли не рассыпаются), и мундиры со знаками отличия – сотни и сотни мундиров со знаками отличия, как новые, так и потрепанные. В общем, Франция возвращается. Это очевидно. Французский барометр показывает подъем. Мы тоже возбужденно радуемся, проверяем чемоданы и садимся на улице перед кафе Ave Lafayette возле Magazin Lafayette. И здесь продолжается веселое и легкое обсуждение смысла жизни (клуб философов) с Мюллером и Хьюбшем. Зачем все это? Зачем мы здесь? Мюллер считает, что мы не должны задавать себе этот вопрос. На него не нужен ответ. Мы есть [— и все]. С той стороны занавеса ровно то же, что и с этой. Это может быть красиво или драматично. Так или иначе, никто не хочет умирать – даже слабый или разочаровавшийся. О, да, есть самоубийства. Но есть и сумасшедшие, и несчастные случаи. Но в основном… А затем я предлагаю считать Париж – а именно кафе – идеальной жердочкой для уставших старичков, имеющих кой-какие деньжата. Хьюбш считает, что я прав. Мюллер не уверен. Даже самому старому человеку нужно дать какое-то занятие – ему нельзя дать почувствовать, что у него осталось только одно: смотреть. Он думает, что это потребует больше мужества, чем есть у большинства стариков. В конце концов я объявляю, что это идеальное состояние для меня.
Оттуда – весело – в Люксембург[106] в открытом такси. Мы гуляем и обсуждаем цветы, искусственное озеленение, Наполеона, деревья, обрезку – как она делается в Европе… Французский школьник в коротких штанах с голыми коленками и французский рабочий в широченных штанах. Мы заглядываем в книжные магазины и в обычные магазины, подходим к столу под открытым небом на бульваре Сен-Мишель, где каждый из нас берет что-то поесть (я – улиток) и бутылку вина. Мюллер и Хьюбш налегают на улиток и лягушачьи лапки, но также берут и угря, которого я ненавижу. Потом Сент-Шапель