Москва вообще тогда была не похожа на себя. По-настоящему европейским городом она, конечно, не стала и в те две олимпийские недели, но от «совка» слегка убежала. В магазинах на время появилось то, чего никогда прежде не было. Например, «Фанта», финский сервелат в целлофане, нарезанный кусочками, финские же мини-коробочки с джемами, соки в маленьких упаковках с трубочками и т. п. Впрочем, продуктовое разнообразие при всей его новизне казалось не главным. Интереснее были вычищенные и сравнительно немноголюдные улицы, по которым бродили различные иностранцы в ярких одеждах с флажками и символикой своих стран, атмосфера некоторой свободы и единения с миром. Из такой Москвы отправляться куда-то за 101-й километр и далее в отечественную глубинку совсем не хотелось. Правда, некоторых об их желаниях и не спрашивали. Сукачев был как раз из этой категории, и покатил бы он куда-нибудь на периферию, но ему опять привычно повезло. «Тогда всех, у кого имелись серьезные приводы в милицию, кто «ходил под статьей», отправляли из Москвы куда подальше. Я был в таком списке, несмотря на то что участвовал в олимпийском строительстве. Проник в комсомольский стройотряд (хотя комсомольцем не был) от Тушинского райкома комсомола. Мы строили тот самый концертный зал в Олимпийской деревне. Клево было. Работали, конечно, на уровне «подай-принеси», мы ж не специалисты. Но тогда все стремились поучаствовать в таком деле. Как я туда попал, уже и не вспомню. Думаю, пришел в этот райком с наглой рожей и, как всегда, всех наебал. Однако буквально накануне Олимпиады мне все равно пришла повестка из 104-го отделения милиции. Я туда явился, и меня закрыли. Пояснили, что есть указание – неблагонадежных элементов на время открытия Игр изолировать. А я же постоянно в ментуру попадал: по пьяни, за драки, еще какие-то выходки. В общем, переночевал в отделении. Там я себя всегда королем чувствовал. Ложился на полку возле окна, где у решетки папиросные «бычки» были. Отгонял от этого места всяких алкашей-сокамерников. Короче, использовал собственный опыт.
А наутро меня вызвал какой-то местный начальник и сказал: «Я тебя сейчас отпускаю, но в течение двух недель ты должен ежедневно приходить сюда утром, перед пересменкой и разводом и мыть второй этаж отделения». И еще предупредил: «Сунешься во время Олимпиады в центр города – пеняй на себя. Если тебя повяжут, мы тебе оформим побег, а по совокупности всех твоих деяний загремишь в колонию года на три. Выпускаю тебя под свою ответственность».