Через пять минут я уже знал, что Клим живет в коммуналке на Шота Руставели, в скверик приходит иногда по пятницам, больше не пьет из-за больной печени и перестал разводить аквариумных рыбок, а поэтому неизвестно, на что он теперь живет.
Уходил я, чувствуя, что уже стал членом этого клуба. Оставалось только научиться нормально играть в шахматы или в шашки. Но мне это не грозило. И времени было жалко, да и вообще не любил я медленные игры.
2
В пятницу с утра я снова листал «Кобзарь», упиваясь карандашными комментариями.
«Мягкость родной земли не отличается от мягкости чужой земли, потому как любая земля была предосновой человечества и не могла распределяться между нациями соответственно качеству этих наций».
Удивляла меня даже не сама ясность формулировки, а именно предмет мысли, словно человек, это писавший, только отталкивался от чувств и рифм Тараса Шевченко для того, чтобы сказать о собственном наболевшем. Хотя почему его это так волновало в те благополучные шестидесятые годы? Националистом он не был, иначе и записи были бы на украинском. Русский шовинизм здесь тоже отсутствовал, так как кроме собственных мыслей присутствовало здесь и уважение, сострадание, а может быть, даже и любовь к Шевченко. В какой-то момент я подумал, что его мысли могли быть близки мыслям Ленина – особенно о полном отсутствии наций и национальностей в будущем. Но тут же представил себе, что сказал бы Ленин по поводу того, что любимая женщина и есть Родина? Нет, не думаю я, что согласился бы Великий Картавый с этим утверждением, какой бы красивой в юности Крупская ни была.
Но время шло, и я, отложив книжку, но помня о ней, стал собираться в университетский скверик на дальнейшие поиски автора этих комментариев. Интуиция подсказывала мне, что Клим сегодня там будет. И не только интуиция – за окном светило солнце, пели птицы. Было бы глупо сидеть в такую погоду дома, особенно если дом – это комната в коммунальной квартире на шумной от трамваев улице Шота Руставели.
В скверике я его и нашел. Сначала разыскал двух старичков, которые меня уже знали. Они мне и показали пальцем на одну из скамеек, где шел бессрочный шахматный чемпионат университетского скверика. Определить, кто из игроков был Клим, труда не составило, так как второму было не больше сорока.
Подождав окончания партии, за которой следило не меньше двадцати членов «клуба», я подошел к Климу. Нелегкая победа, очевидно, принесла ему ощущение сытости, и хотя все болельщики сразу после окончания партии рассосались к другим игровым скамейкам, даже не поздравив его, сам победитель торжествовал – его впалые глаза на худом скуластом лице горели молодостью и задором.
– Хорошо вы его! – сказал я Климу вместо приветствия.
– Да, неплохо, – согласился он. – Но Витек тоже способный!.. А я его измором!..
Вдаваться глубже в шахматные разговоры