– Я почти ничего не видел, – пробубнил мальчишка. – Мне строго наказали, языком не болтать.
– Я знаю, что ты следишь за Игрой, и ты знаешь все наши приёмы, – улыбнулся египтянин. – Тебе известно, как я веду свою партию. Я читаю своих врагов, предугадываю их поведение, и, поверь, я очень хорошо разбираюсь в людях. Мне это для победы необходимо.
– Видел, – ответил тот.
– Ты знаешь, что обычно ретиариев презирают, выделяя им худшие комнаты в лудусе. Их считают смертниками, ибо они не долго живут на арене, но я пережил уже двадцать боёв. Мне никогда не удалось бы это, если бы я не знал, когда люди лгут, а когда правдивы, – продолжал вести свою линию Мелантий. – Лучше тебе не ссориться со мной. Расскажи всё, и я найду, как тебя отблагодарить. Если же нет, то твоя жизнь станет совсем невыносима. Это я могу устроить.
«Не сомневаюсь. О тебе говорят разное».
– Зачем тебе это знать? – спросил юноша вслух.
– Я играю не только на арене, но и за её пределами. Любое знание оказывается полезным, так или иначе. Не тяни время, парень.
– Я не могу сказать…
В комнату заглянул Фламма и этим спас Диокла от тяжёлого разговора, сразу оценив всю картину. Он загородил его собой, сказав:
– О чём беседуете? Мне кажется, я догадываюсь.
– Просто говорим о разных вещах. Об арене и прочем… – улыбнулся Мелантий. – Тебя мы не звали, ибо ты слывёшь скучным.
– А ты, ведь, не любишь меня, правда? – заметил нубиец. – Это из-за того, что я победил тебя на арене и поставил ногу тебе на шею? Скажи спасибо, что я не убил тебя, и ты получил возможность клянчить помилование.
– Все падают рано или поздно, – мрачно посмотрел на него египтянин. – Убирайся с глаз моих.
– Вот, ты уже и не хочешь со мной разговаривать, – кивнул Фламма.
Он взял парня рукой и вытащил его наружу, не обратив внимания на презрительный взгляд Мелантия. Там гладиатор приободрил его, сказав:
– Он хотел, чтобы ты ему всё выложил? Похоже на него. У него тёмная душа, ты должен это знать. Никогда не предавай своего хозяина, даже в мелочах.
К вечеру обстановка в доме успокоилась, и все занялись своими обычными делами, лишь на втором этаже хозяйских палат окна озарялись огнями, ибо от раненого не отходили ни на мгновение. На Диокла мягкая полутьма и стрекотание кузнечиков тоже произвели умиротворяющее действие, поэтому он оставил душные коридоры и вышел прогуляться во двор, где стояла тишина.
Ту часть двора, где помещались входные ворота, украшал гигантский платан, посаженный, по слухам, ещё первым владельцем лудуса. Он возносил свои ветви над оградой, словно переваливаясь через неё на улицу, и тень от него накрывала землю как огромный шатёр. Юноша с раннего детства полюбил забираться на него, облюбовав мощное разветвление ближе к вершине – он мог сидеть или полулежать там часами, наблюдая за миром вокруг. Он был единственным