– Чего ты так боишься? – спросил я сам себя, надеясь, что звук голоса хоть немного разомкнет стянувшие тело оковы. – Самое худшее, что с тобой может случиться, – ты опять уткнешься в свой поезд.
– Именно это и страшит меня больше всего. Я боюсь, что так и буду топтаться на месте. Боюсь, что мои надежды ложные и все останется, как прежде.
– Если боишься проиграть, то это нормально. Но если не рискнешь выиграть, то ты уже проиграл. Или ты решаешься, или… Опять бесконечное ожидание чего-то.
Не думал, что будет так тяжело погрузиться в густые, не меньше чем на полметра выше моей головы, травяные заросли.
– Двигайся! – заорал я что было силы и сразу же шагнул вперед, зачем-то задержав дыхание.
Странное состояние. Сколько новых, неведомых ощущений появляется в моей жизни! Мне это нравится! Нравится новизна. Нравятся перемены.
Я иду, с трудом делая каждый шаг, руками разгребая сплетенные травинки, словно плыву в мутном болоте. Небо почти не видно: высокие заросли скрывают его от меня. Но я иду.
Моя куртка расстегнута – жарко. Ведь тело работает на пределе. Преграда невероятно сложна. Но надо идти! И я иду.
Сначала злюсь. Затем, слишком устав для гнева, делаю небольшую поляну, утаптывая траву так, чтобы она устилала землю толстым ковром. Наскоро подкрепляюсь и, свернувшись клубком и подложив под голову сумку, проваливаюсь в глубокий сон. Как всегда, не снится ничего. Иногда думается, что нахожусь в месте, куда сны не долетают – так далеко я запрятан. Вовсе не холодно – подстилка из травы с теплой одеждой надежно защищает и от сырой земли, и от промозглого осеннего воздуха. Лишь яркая луна, освещая мой сон, помогает набраться сил на предстоящий день.
Проснувшись, опять наскоро перекусываю. Поднимаюсь и вновь иду. Уже не злясь, а размышляя о всякой ерунде: о загадках поезда, о странных местах, где бывал. Думаю обо всем, лишь бы голова была занята – иначе мелькание нескончаемой травы со всех сторон попросту сведет с ума.
Когда становится совсем плохо, я перестаю идти, пригибаю траву и смотрю на хмурое небо. Когда темнеет – ем, пью и ложусь спать. Когда светает, просыпаюсь и вновь иду.
За злостью пришло отчаяние. Уныние, порожденное бесконечностью.
Стал слышаться голос, упрекающий в глупости: "Ты ошибся, – раздраженно твердит он, – и теперь готовься блуждать в этом проклятом золотом лабиринте ВСЕГДА!" Как я ни изгонял его, как ни пытался заглушить слабой надеждой и мечтами о скором выходе, страх все равно находил лазейки, выползая на поверхность.
Я иду и плачу. А наружу хрусталиками слез из глаз выливается отчаянье. И ничего не остается делать, как идти и идти вперед. Засыпая с наступлением ночи и поднимаясь вместе с пробуждением света.
И лишь когда в опустошенном и измотанном теле не осталось ничего, кроме безразличия и смирения, я смог выбраться. Спустя много-много хмурых дней и лунных