– Так значит, узнал людей? – снова спросил отец Димитрий.
– Эта, вроде бы, – вдруг засомневался Митяй. – Темнело уже, так? Но кажись, его амбалы, эта…
– А ты просто смотрел? – Кабан сплюнул.
– Нет! Достал, эта, шашку и всех порубал! – огрызнулся Митяй.
– Очко сыграло?
– А ты чего меня подкалываешь? – обиделся Митяй. – Мне не в падлу вступиться. Сам знаешь. Эта… Я тогда с Петрухой от бригады с Калуги вдвоем отбился, понял?
– С каким Петрухой? – поднял бровь отец Димитрий.
– Был тут товарищ один, Петруха, автосервис у него был, – сказал Митяй, снова присаживаясь. – Вот я у него, эта, два года работал, машины чинил. Ну и, эта, приехали с Калуги братки, хотели крышевать. Мы их тогда так отмудохали, что больше, эта, не приезжали. А Петруха потом спился и помер…
– Хороший человек был, – скупо кивнул Кабан.
– Само собой, – согласился отец Димитрий.
– Чего само собой?
– Среди алкоголиков сволочей не бывает.
– Почему так считаешь? – удивился Кабан.
– Они промеж вами не задерживаются. Либо в могилу, либо в трезвую жизнь. Вы, Божьей милостью, держитесь только на человеческом сочувствии. А к сволочам какое сочувствие?
– Думаешь, мне много сочувствия перепадает? – враз насупился, помрачнел Кабан.
– Да уж побольше, чем вашему Хуньке. Тебя люди из сугроба зимой поднимут и пусть пинками, но домой проводят. А его?
– Обоссут еще сверху, чтобы примерз крепче, – прохихикал Митяй.
– Я бы поднял, – заявил Кабан.
– Потому и тебя поднимают, парень. И в магазине водку в долг отпускают, когда загибаешься. Понял мысль?
– Я никому ничего плохого не сделал – вот почему!
– За это и жив пока еще. Несмотря на всю эту мерзость, – указал отец Димитрий на бутылку.
– Еще? – тут же отреагировал Митяй, дернувшись к столу.
– Наливай!
– Вот! – поднял палец Кабан. – Все пьют.
– Все пьют, да не все выпивают, – промурлыкал себе под нос Митяй. – Давай, эта, мужики, за нас с вами, за хрен с ними. И чтобы у нас, эта, все было и ничего нам за это не было. Не ради пьянства окаянного…
– Ты на следующие тосты оставь! – попросил Кабан.
– Короче – дернули!
– Ваше здоровье! – отозвался отец Димитрий.
Кабан, опрокидывая стакан, широко раскрыл рот и захватил плавающий в водке березовый листок. Закряхтели, зашмыгали носом, захрустели яблоками. Уже подкатывалось опьянение, накрывало волной. Растекалась по телу лень. И даже Митяй порастерял свою судорожную расторопность.
– Хунька этот иконой интересовался? – спросил отец Димитрий, дождавшись, когда собутыльники отжуют закуску.
– Кто знает, – пожал плечами Кабан, снова наполняя стаканы.
Он за все время лишь несколько раз глянул на отца Димитрия. Предпочитал не смотреть на собеседника. В отличие от Митяя, который имел привычку во время разговора елозить взглядом по лицу – как будто приценивался, решал: подходит