Материя. Иэн Бэнкс

дыхание. В это время со стороны лестницы раздались крики. Фербин гикнул – отчасти от страха, отчасти от радости, – когда громадные крылья со щелчком распахнулись и он вместе с каудом начал падать на брусчатку двора двенадцатью этажами ниже. Воздух свистел у него в ушах. Кауд стал выходить из пике, и Фербин почувствовал, как его прижимает к седлу. Он бросил взгляд вбок, на Холса – тот с мрачным лицом натягивал обеими руками вожжи, выравнивая животное. Наконец гигантские звери захлопали крыльями. Послышался далекий треск – вероятно, ружейные выстрелы. Что-то просвистело между каудом Фербина и каудом Холса, но они уже быстро удалялись от схоластерии, летя над полями и реками.

      7. Прием

      Прием состоялся в величественном зале дворца после похорон умершего короля: тот упокоился в семейном мавзолее Хаусков, невдалеке от дальполюсной стороны городских стен. С утра шел дождь, и за высокими окнами большого зала было пасмурно. В зеркальных стенах отражались сотни свечей; король недавно установил во дворце светильники с ламповым камнем и параллельно провел электрическое освещение, но оба оказались не очень надежными. Поэтому Орамен обрадовался, увидев свечи. Свет от них был мягче, и в комнате не пахло вонючими газами от лампового камня.

      – Фантиль! – воскликнул Орамен, увидев секретаря двора.

      – Да, ваше высочество. – На Фантиле было самое что ни на есть официальное одеяние, отороченное красными траурными лентами. Он низко поклонился при виде принца. – Это самый горестный день в моей жизни. Мы должны надеяться, что он знаменует окончание скорбных времен.

      – Мой отец не желал бы ничего иного. – Орамен увидел двоих помощников Фантиля, ждущих за спиной у секретаря: они переминались с ноги на ногу, как дети, которым хочется в туалет. Орамен улыбнулся. – Кажется, вас ждут, Фантиль.

      – Позвольте оставить вас, ваше высочество?

      – Конечно, – сказал Орамен, отпуская Фантиля, которого ждали его обязанности. День у секретаря, верно, выдался трудный. Сам принц был вполне удовлетворен своими обязанностями – стоять и наблюдать.

      В большом, гулком зале, казалось, царит атмосфера облегчения. Орамен лишь недавно начал чувствовать, что такое атмосфера. Как ни удивительно, но именно этому его специально учил Фербин. Прежде Орамен был склонен избегать разговоров о таких абстракциях, как «атмосфера», считая их несущественными, – пусть об этом, за неимением более достойных предметов, разглагольствуют взрослые. Теперь он поумнел и, размышляя о собственной печали, пытался оценить общий эмоциональный настрой подобных собраний.

      За прошедшие годы Орамен многому научился у брата.

      В основном это касалось того, как избежать трепки – чтобы наставники не драли тебя за патлы, чтобы обманутые заемщики не обратились к твоему отцу за получением карточного долга, чтобы разгневанные отцы и мужья, требующие сатисфакции, не добрались до тебя и так далее. Но если говорить об атмосфере, то Фербин преподал младшему брату настоящий урок, а не просто