Политическая наука №2 / 2017. Языковая политика и политика языка. Коллектив авторов

– например, метонимию. Не случайно И.М. Кобозева будет подчеркивать: «Если любые тропы, основанные на уподоблении (вплоть до отождествления) онтологически далеких друг от друга феноменов, в рамках политического дискурса целесообразно считать метафорами (в широком смысле), то этого нельзя сказать о тропах, основанных на отношении смежности (метонимии) или части-целого (синекдохи)» [Кобозева, 2001]. Она предполагает, что при этом не происходит приращения знания. Но Дж. Лакофф, например, показывает огромную значимость именно метонимических моделей в политическом дискурсе, когда, к примеру, речь идет о социальных стереотипах («идеальный муж», «политикан») и т.д., когда несколько объектов являются репрезентативными для всего класса, и рассуждения базируются на метонимии. «Стереотипный политик является интриганом, самовлюбленным и бесчестным человеком» [Лакофф, 2004, с. 121]. Этот стереотип играет роль прототипа, аналогичную голубю и воробью для категории «птица», и используется в рассуждениях. Можно привести классический пример метонимии как ИКМ – никто не назовет Папу Римского холостяком, хотя, рассуждая логически, это было бы правильно («холостяк» = неженатый мужчина). Однако мы образуем категорию не логически, а прототипически, и в данном случае путем метонимической схемы; поэтому «холостяк» – человек, не желающий связывать себя узами брака, между тем интересующийся женщинами. Это прототип, «репретезнтирующий» всю категорию; категория, таким образом, организована метонимически; и именно прототип регулирует производство наших суждений.

      Еще одной распространенной ошибкой имплементации теории метафоры в отечественной политической лингвистике является игнорирование интеракционистских свойств прототипа: его структуры – это структуры взаимодействия человека и мира. А.Н. Баранов подчеркивает: «Метафоры используются для категоризации проблемной ситуации и формируют набор альтернатив для решения проблемной ситуации (так, осмысление оппонента в споре как врага в метафоре Войны увеличивает конфликтность общения по сравнению с метафорой Танца, в которой спор воспринимается как совместная деятельность для достижения эстетического эффекта)» [Баранов, 2004 b, c. 71]. Однако использование метафорических моделей, не относящихся к базовому уровню (например, модели организма), не позволяет выделить доконцептуальные структуры, гештальт и тем самым высветить действительные поведенческие стратегии. Автор указывает: «Комплекс Органистических метафор, таких как Растение-дерево, Организм, Культура / Традиция, Природа, указывает на то, что эксперты воспринимают Коррупцию как имманентное, естественное свойство российского социума. Всего в корпусе обнаружилось 64 употребления метафор такого типа – порядка 15% от всех употреблений… Важнейшее свойство Органистических метафор заключается в том, что Коррупция рассматривается как феномен, не подверженный рациональному вмешательству и способный к саморазвитию» [Баранов, 2004 b, с. 75]. Во‐первых, организм – не концепт