Сменный портье Феликс О’Брайен стоял перед дверями гостиницы «Мираж».
– А Мойкова нет? – поинтересовался я.
– Сегодня же суббота, – напомнил О’Брайен. – Мой день. Мойков в разъездах.
– Верно, суббота. – Как же я забыл! Значит, впереди длинное, пустое воскресенье.
– Вот и мисс Фиола тоже господина Мойкова спрашивала, – вяло обронил Феликс.
– Она еще тут? Или уже ушла?
– По-моему, здесь еще. Во всяком случае, я не видел, чтобы она выходила.
Мария Фиола вышла мне навстречу из полумрака плюшевого будуара. На ней опять был ее черный тюрбан.
– У вас снова съемки? – спросил я.
Она кивнула.
– Совсем забыла, что сегодня суббота. Владимир уехал развозить клиентам свой напиток богов. Но я все предусмотрела. У меня теперь здесь припасена собственная бутылка. Припрятана у Мойкова в холодильнике. Даже Феликс О’Брайен пока что не смог ее обнаружить. Но это, конечно, долго не протянется.
Она прошла передо мной в комнатенку за стойкой и извлекла бутылку из холодильника, откуда-то из самого угла. Я поставил рюмки на столик возле зеркала.
– Вы не ту бутылку взяли, – предупредил я. – Это перекись водорода, к тому же концентрированная. Яд. – Я показал на этикетку.
Мария Фиола рассмеялась.
– Бутылка та самая. А этикетку я сама наклеила, чтобы Феликса отпугнуть. Перекись водорода, как и водка, ничем не пахнет. У Феликса нюх на спиртное просто феноменальный, но тут он ничего не учует, пока не попробует. А чтобы не попробовал – этикетка! Яд! Просто, верно?
– Все гениальные идеи просты, – ответил я, отдавая дань ее изобретательности. – Потому-то они так тяжело и даются.
– Первую бутылку я тут завела себе уже несколько дней назад. Чтобы Феликс на нее не позарился, Владимир Иванович перелил водку в старую, запыленную бутылку из-под уксуса и даже бумажку приклеил с русскими буквами. Но она на следующее же утро исчезла.
– Лахман? – спросил я, пронзенный молниеносной догадкой.
Она в изумлении кивнула.
– Вы-то откуда знаете?
– Природный дар аналитика, – сухо ответил я. – Он признался в содеянном?
– Да. И в приступе раскаяния даже принес взамен вот эту бутылку. Она больше. В ту едва пол-литра набиралось, а в этой добрых три четверти. Ваше здоровье!
– И ваше! – Лурдская вода, подумал я. Лахман даже заподозрить не мог, что это водка, он же вообще непьющий. Одному Богу известно, как приняла его с такой святой водицей пуэрториканка. Впрочем, может, он как-нибудь сообразил выдать ее за сливовицу из Гефсиманского сада?
– А я люблю тут посидеть, – призналась Мария Фиола. – С прежних времен привычка осталась. Я ведь долго тут жила. Я вообще люблю гостиницы. Всегда