– Как я могу не согласиться, господин Силвер?
– Хорошо. Зайдите дня через два, через три. Мы тогда и о бронзе будем знать поточнее. Сколько вы хотите получать за свою работу?
– Столько, чтобы хватало на жизнь.
– В отеле «Ритц»?
– В гостинице «Мираж». Там чуть-чуть дешевле.
– Десять долларов в день вас устроят?
– Двенадцать, – осмелел я. – Я заядлый курильщик.
– Но только на несколько недель, – предупредил Силвер. – Не дольше. В торговом зале нам помощь не нужна. Тут нам-то с братом вдвоем делать нечего. Вот почему в лавочке, как правило, дежурит только кто-то один. Это тоже одна из причин, по которой мы за это взялись: мы хотим зарабатывать, а не урабатываться насмерть. Я прав?
– Конечно.
– Даже странно, как хорошо мы понимаем друг друга. А ведь почти не знакомы.
Я не стал объяснять Силверу, что, когда одна из сторон только поддакивает, взаимопонимание дается удивительно легко. В магазин зашла дама с перьями на шляпе. Она вся шуршала. Видимо, на ней было сразу несколько шелковых нижних юбок. Юбки шелестели и похрустывали. Дама была сильно накрашена и весьма овальных очертаний. Этакий пожилой постельный зайка с пудинговым лицом.
– У вас есть венецианская мебель? – поинтересовалась дама.
– Разумеется, и притом самая лучшая, – заверил ее Силвер, тайком давая мне знак удалиться. – До свиданья, граф Орсини, – обратился он ко мне чуть громче обычного. – Завтра утром мы доставим вам мебель.
– Но не раньше одиннадцати, – предупредил я. – От одиннадцати до полудня в «Ритц». Au revoir, mon cher.
– Au revoir[20], – ответил Силвер с сильным акцентом. – В одиннадцать тридцать, как часы.
– Хватит! – не выдержал Роберт Хирш. – Хватит с нас! Ты не возражаешь?
Он выключил телевизор. Самоуверенный диктор с ослепительными зубами и жирным лицом вещал с экрана о событиях в Германии. Мы о них уже слышали по двум другим программам. Самодовольный, сытый голос стал затихать, а изумленное лицо провалилось в темноту, накатившую от краев экрана к центру.
– Слава Богу! – выдохнул Хирш. – Главное достоинство этих ящиков в том, что их всегда можно выключить.
– Радио лучше, – заметил я. – Там, по крайней мере, не видишь диктора.
– Ты хочешь послушать радио?
Я покачал головой.
– Уже ни к чему, Роберт. Все сорвалось. Не воспламенилось. Это была не революция.
– Это был путч. Военными затеянный, военными подавленный. – Хирш смотрел на меня своим светлым, полным холодного отчаяния взглядом. – Это был мятеж в своем кругу, среди специалистов. Они поняли, что война проиграна. Хотели спасти Германию от разгрома. Это был патриотический мятеж, не человеческий.
– Эти вещи нельзя разделять. К тому же это был мятеж не одних военных, там и штатские были.
Хирш помотал головой.
– Можно разделять, еще как