– Он мог бы не делать этого, – ответила Маренн с вызовом. – И многие его парижские и лондонские друзья не делали. Они не пошли в окопы, а сидели в своих уютных мастерских и продолжали заниматься творчеством. Точнее, тем, что они называли творчеством. Он был один, кто пошел, один, кто сделал это. Один, кто не испугался. Он никогда не был трусом. И, как бы о нем ни говорили, что он флиртовал с женщинами, содержал по нескольку любовниц одновременно, главное испытание он выдержал. На право называться художником и человеком. И за это он поплатился жизнью. Можешь быть уверен, что в память о нем, о моем первом муже художнике Генри Мэгоне, я не допущу того, чтобы Миллера подвергли пыткам. Для этого я использую все возможности, которые у меня есть.
– Вальтера Шелленберга, например, – добавил Скорцени язвительно. – Не сомневаюсь, что это тайное оружие обязательно сработает.
– Тебя это не касается, – отрезала она и, убрав документы в стол, встала, давая понять, что разговор на этом закончен.
– Я могу вас уверить, Гленн, что, несмотря на то что опасения ваши небеспочвенны, вам нечего опасаться.
Она вспомнила о Миллере и повернулась к нему. Он лежал с закрытыми глазами, видимо, отчаявшись дождаться от нее ответа. Услышав ее слова, мгновенно вскинул веки. В глазах – ни капли сна, все та же неуходящая, тупая боль.
– Вам нечего опасаться, Гленн.
Маренн подошла к нему и, взяв за руку, ободряюще сжала ее.
– Вас не будут пытать. Я думаю, бригаденфюрер Шелленберг может гарантировать это, – произнесла она негромко, но твердо. – Вы мне верите, Гленн?
– Да, верю. Благодарю вас, фрау.
Его забинтованные пальцы шевельнулись, он ответил на ее пожатие. Потом снова закрыл глаза. На бледных синеватых губах промелькнула слабая улыбка.
– Вы возвращаете мне надежду, – прошептал он.
– Удивительно, но я узнала, мама, что Гленн Миллер стал знаменитым благодаря случаю, который, как ему казалось вначале, должен был окончательно поставить крест на его карьере.
Аппетитное мясное рагу с баклажанами ароматно пахло на фарфоровых с серебряной вязью по краям тарелках. В свете свечей на столе поблескивало в бокалах красное вино. Джилл наклонилась, чтобы взять сочную черную оливку из салатника, и, взглянув на Маренн, увлеченно продолжила.
– Когда Гленн оказался совершенно без денег и ему нечем было платить музыкантам, директор танцзала в Чикаго предложил ему контракт. У него не было оркестра, чтобы играть по вечерам, а владелец зала требовал денег за аренду. И представляете, на репетиции, перед самым открытием, ведущий трубач порезал губу и выбыл из строя на месяц, а вся аранжировка была сделана именно на ведущую трубу. Я уже не помню, как звали этого трубача, кажется Дон Мэтьюз. – Джилл слегка нахмурила красиво очерченные брови. – Но у него