И ни слова, ни дела Фрэнка не могли ее переубедить. Она предоставила ему выбор: разъехаться или развестись. Фрэнк выбрал первое. И ее предсказание не сбылось. Он не сломался. И точно знал, что такого не случится. Он чувствовал в себе силу. Потому что ему было кого защищать.
Но без ответа оставался весьма важный вопрос: что она пыталась этим доказать? Какая ей польза от того, что она ему все это устроила? Дело в каком-то неразрешенном конфликте детства? Или обычном, простом садизме?
Как бы там ни было, происходящее казалось нереальным. И чертовски бессмысленным. Естественно, он, как и любой афроамериканец в Триокружье (да и в любом округе Соединенных Штатов), к тридцати восьми годам повидал много чего бессмысленного: расизм, в конце концов, – идеальный пример. Он вспомнил дочь какого-то шахтера, с которой учился в первом или втором классе. Ее передние зубы торчали во все стороны, а косички были такими короткими, что напоминали обрубки пальцев. Она вдавила палец в его запястье и сказала: «Ты гнилого цвета, Фрэнк. Совсем как ногти моего папаши».
На лице девочки читалось веселье и изумление – а также беспросветная тупость. Даже ребенком Фрэнк узнал черную дыру неизлечимой глупости. Его это поразило и ошарашило. Позже он видел ее на других лицах, что пугало и злило, но тогда его охватил благоговейный страх. Подобная глупость обладала собственным гравитационным полем. Она затягивала.
Только Элейн не была глупой. Совсем наоборот.
Элейн знала, каково это – чувствовать на себе взгляд белого парня, который даже не смог окончить школу, но преследовал тебя в супермаркете, изображая Бэтмена и надеясь поймать на краже банки арахиса. Элейн проклинали протестующие, собиравшиеся у местного отделения Центра планирования семьи, ей предрекали адские муки люди, даже не знавшие ее имени.
Так чего она добивалась? Зачем причиняла ему такую боль?
Один из возможных ответов вызывал беспокойство: она имела право тревожиться.
И, отправляясь на поиски зеленого «мерседеса», Фрэнк мысленным взором видел Нану, убегающую от него, раскидывающую аккуратно разложенные мелки, топчущую свой рисунок.
Фрэнк знал, что несовершенен, но знал и другое: по сути, он – хороший человек. Он помогал людям, помогал животным. Любил дочь и сделал бы все, чтобы уберечь ее. И он никогда не поднимал руку на жену. Допускал ли он ошибки? Был ли знаменитый удар в стену одной из них? Это Фрэнк признавал. Признал бы в зале суда. Но он никогда не причинял вред тем, кто этого не заслуживал, и собирался только поговорить с владельцем того «мерседеса», верно?
Фрэнк свернул на подъездную дорожку, миновав раскрытые затейливые ворота из кованого металла, и припарковался позади зеленого «мерседеса». Левое переднее крыло покрывала дорожная пыль, зато правое сверкало. Не составляло труда увидеть, где этот сукин сын протирал автомобиль.
Фрэнк зашагал по выложенной каменной плиткой тропе, ведущей от подъездной дорожки к входной двери