Пока они говорили, Терри заметил то, что ему решительно не понравилось: затянутый белой паутиной рот медленно открывался и закрывался, словно Тиффани жевала воздух. Язык стал белым. Волокна вырастали из него и покачивались, как планктон.
Бартлетт поднялся.
– Если у вас нет возражений, мы лучше отвезем ее в больницу. Если есть, так и скажите, потому что состояние у нее стабильное… – Он повернулся к Эмерсону, который кивнул.
– Посмотрите на ее глаза, – сказал Роджер. – Они же белые. Меня сейчас вырвет.
– Ладно, забирайте, – решил Терри. – Сомневаюсь, что нам удастся ее допросить.
– А эти трупы? – спросил Бартлетт. – На них эта гадость тоже растет?
– Нет. – Терри показал на торчавшую из стены голову. – Этого вы видите сами. На Трумане, который внутри, тоже ничего нет.
– А в раковине? – уточнил Бартлетт. – В унитазе? В душевой? Я про места, где много влаги.
– В душевой телевизор, – вырвалось у Терри. Он не ответил на вопрос, сказал глупость, но ничего другого ему в голову не пришло. Кроме разве что еще одной глупости: «Скрипучее колесо» уже открылось? Рановато, конечно, но в такое утро человек имеет право на один, а то и два стакана пива. Должна быть такая привилегия после отвратительных трупов и жуткой гадости на человеческих лицах. Терри продолжал смотреть на Тиффани Джонс, которую медленно, но верно поглощало это странное белое вещество. Однако заставил себя ответить на вопрос: – Только на ней.
И тут Роджер Элуэй озвучил мысль, которая вертелась в голове у каждого:
– Парни, а если эта хреновина заразная?
Никто не ответил.
Терри краем глаза уловил движение и развернулся к трейлеру. Поначалу решил, что с крыши поднялась туча бабочек, но бабочки всегда яркие, а эти были коричнево-серыми. Не бабочки – мотыльки. Сотни мотыльков.
Двенадцатью годами ранее, в душный день позднего лета, в службу по контролю за бездомными животными поступил звонок о еноте, забравшемся под амбар, который местная епископальная церковь переоборудовала под пастырский центр. Тревогу вызывало возможное бешенство животного. Фрэнк приехал сразу. Надел маску и перчатки до локтей, забрался под амбар, направил луч фонаря на енота, который тут же метнулся в сторону, как и положено здоровому зверю. На том бы все и закончилось (бешеные еноты – серьезная проблема, но не здоровые), если бы красивая женщина двадцати с небольшим лет, которая показала Фрэнку дыру под амбаром, не предложила ему стакан синего «Кул-эйда» с распродажи выпечки, проходившей на автомобильной стоянке. Вкус Фрэнку не понравился – слишком разбавленный, маловато сахара, – но он выпил этой бурды на три доллара, чтобы постоять на жухлой траве церковного двора, болтая с этой женщиной, потому что внутри у него все трепетало от ее восхитительного заливистого смеха и манеры упирать руки в бедра.
– Не пора ли вам вернуться к выполнению своих обязанностей, мистер Джиэри? – наконец спросила Элейн присущим ей тоном,